Джон приблизился к сходням, ступил на них и остановился.

– Добрый доктор, – произнес Джон достаточно громко, чтобы слова его донеслись до последних рядов собравшихся. – Я хотел бы удостовериться, что эта чудесная мазь не от лукавого. Ведь в Писании сказано, что дьявол является нам в разных обличьях, дабы соблазнить нас.

Внезапно Анну пробрала дрожь, хотя день был теплым. Она забыла, как он красив, как смыкаются его темные брови и двигаются тонкие усики, когда он говорит.

– Оставь меня в покое, ты, мошенник! – прошептала Анна так, чтобы слышал только Джон. – Почему ты не оставишь все, как есть?

– Я и сам удивляюсь, миледи, – едва слышно ответил священник. В голосе его звучала ирония. Он посмотрел на нее, состарившуюся и почти не походившую на Анну его грез, но обретшую более целостную красоту, и не впервые ощутил горечь невосполнимой утраты. Ему было больно от того, что он желал ее и пытался это отрицать, в то же время сознавая, что она – величайшая ошибка его жизни. Женщина, отказавшаяся от любви, могла стать только кошмаром для мужчины с горячей кровью, такого, как он.

– Но отставим все вопросы, – продолжал Джон. – Вы поедете со мной, Анна.

От звука его голоса у Анны закружилась голова, как и от исходившего от него запаха леса, лошадей и солнца, и от мужского запаха, природа которого была ей неизвестна и казалась загадочной. Она в смущении гадала, отразилось ли все это на ее лице и заметил ли он. И что самое удивительное, ее волнение сказалось на самых потаенных местах ее тела, скрытых под одеждой старой женщины, словно он коснулся тех самых мест, которых она никому не позволяла касаться.

Доктор взирал на них обоих с изумлением и, чтобы скрыть свое замешательство, обратился к беспокойной толпе:

– Вы должны согласиться, как и достойный прелат, что нет никакого греха в том, чтобы лелеять до конца наших дней то, что даровал нам Господь, и делать это открыто, а не ночью тайком, прибегая к колдовству. – Он протянул Джону коробочку с мазью: – Можете взглянуть и даровать нам свое благословение.

Преподобный поднес коробочку к носу, понюхал и, к изумлению доктора Уиндема, подмигнул леди Анне.

– Кто вы? – едва слышно спросил Уиндем с любезной улыбкой.

– Простой священник, вершащий труд, возложенный на него Господом, – шепотом ответил Джон.

– Это Джон Гилберт, разбойник, человек, о котором я вам рассказывала, проходимец, каких свет не видел, – зашипела Анна.

– Все это чистая правда, – заявил Джон с иронической ухмылкой. – Почту за честь снова оказывать леди Анне свое треклятое покровительство.

Он положил руку Анне на плечо, и она не осмелилась стряхнуть ее, потому что на них глазела толпа. Но и не только поэтому. От его нежданного прикосновения ее бросило в жар, потом в дрожь. Даже одетый в сутану протестантского священника, этот мужчина таил в себе угрозу для ее невинности!

Доктор улыбнулся Джону, прикрывая лицо рукой.

– Джон Гилберт, знаменитый Джентльмен Джонни, да? В таком случае кого следует сегодня разоблачить?

– Посмотрим, – сказал Джон Гилберт, понизив голос, и снова понюхал мазь.

– Леди Анна спустится вместе со мной с этих мостков по собственной воле, а я призову Господне благословение на вашу чудотворную мазь и готов поклясться, что этой прекрасной старой ведьме и в самом деле шесть десятков лет.

– Нет, я не пойду с вами, – зашептала Анна, хотя тихий внутренний голосок нашептывал ей, что она говорит не то, что думает. – Оставьте меня, или, Господь свидетель, если вы разоблачите меня, я выдам вас, Джон Гилберт.

Анна толкнула Джона в грудь, и он потерял равновесие. Должно быть, удар был силен, потому что преподобный свалился в воду вместе с лакированной коробочкой и черной шляпой.

– Доктор! Помогите ему! Не дайте ему утонуть!

Толпа подалась назад, будто ожидая удара молнии в баржу.

– Нам пора убираться, Филиберт! – завопил Уиндем, обращаясь к сыну.

– Нет, – выкрикнула Анна, пытаясь протянуть руку Джону без всякой надежды дотянуться до него. – Доктор, сделайте что-нибудь!

– Осторожнее! Вы сами упадете. А теперь прекратите ваше мяуканье и причитания по этому плуту и помогите мне повернуть рулевое колесо. Все может окончиться кровью, если толпа разъярится.

В тот же момент якорный канат скользнул на надлежащее место, сходни были убраны на борт, а Филиберт принялся отчаянно отталкиваться от берега шестом и выводить судно на середину реки, подальше от толпы.

Джон, отплевываясь, вынырнул на поверхность. По его лицу струилась вода. Его шляпа, подпрыгивая на воде, поплыла в сторону Лондона.

– Анна! – крикнул Джон. – Я поклялся вашему отцу.

– Я освобождаю вас от клятвы, – крикнула Анна в ответ.

– Вы не можете освободить меня от клятвы! Не имеете права!

– У вас нет выбора! – ответила Анна.

Расстояние между ними все увеличивалось, и теперь, когда Анна убедилась, что он жив и что его странная власть над, интимными частями ее тела несколько ослабла, решимость ее окрепла.

– Разве не вы, сэр, учили меня законам жизни? Не время ли напомнить вам, что вы в воде, а я на барже?

Он отплевывался, отводя мокрые волосы от глаз.

– Известно ли вам, что ради вас я отказался от Беруэлл-Холла?

– Это значит, вы совершили неудачную сделку, – ответила Анна. – Впрочем, вы не настолько глупы, чтобы думать, будто Эдвард сдержал бы слово.

– Не в большей степени, чем вы. – Джон бросил эти горькие слова вслед барже, молотя руками по воде, чтобы добраться до берега.

Толпа следила за этой сценой, прислушиваясь к их разговору с таким же интересом, с каким следила бы за исходом петушиного боя.

Анна видела, что Джон промок и впал в ярость, а для такого, как он, это опасная комбинация.

– Думаете, меня так легко остановить? – услышала Анна его возмущенный голос.

– Вовсе нет, – ответила Анна. – Но придется. – И она добавила еще кое-что, но вполголоса: – Прощай, разбойник, и пусть Господь хранит тебя от опасностей, а меня от желания.

Девушка отвернулась, увидев, что он целый и невредимый выбрался на берег, а потом с насмешливым видом отвесил ей низкий поклон. Анна старалась не смотреть на него. Наконец-то он навсегда ушел из ее жизни.

Анна перехватила пронзительный взгляд Уиндема и вскинула подбородок.

– Ну, – сказала она, – не моя вина, что вам не удалось продать свои горшочки и флакончики.

– Неужели, миледи?

– Разумеется, не моя. Вы все видели собственными глазами.

– Да уж, ваше представление было занятным зрелищем, просто завораживающим, – сказал доктор и жестом велел любопытствующему Филиберту усиленно работать шестом.