Не случайно именно здесь почти триста лет назад поселились русские мужики, основали Минусинск и много сел. Хакасы почти не населяли сосновые боры и тучные земли Минусинской котловины, на левый берег, в саму Хакасию, русские не пошли.

За Минусинском трасса оказалась почти пустая. Четыре часа, — основной поток транспорта схлынул. А немногие проезжие не торопились никого подбирать. Не остановил свою иномарку, промчался мимо загорелый мужик в спортивной рубашке, оглашая трассу воем Вилли Токарева. Не остановился пожилой, солидный, в черной тройке, на «Волге». Правда, люди тут были вежливые — руками показывали, что сворачивают, взять не могут.

Остановился дребезжащий «Запорожец» — пожилой учитель физкультуры из Ермаков возвращался из Минусинска, от давно замужней дочери. И в шесть часов ребята были в Ермаках, вместе с жесточайшей головной болью — от рева двигателя и главным образом от рассуждений об упадке нравов и безобразий, чинимых современной молодежью.

И все равно здесь чувствовался юг. И солнце стояло высоко, и деревья были огромные, гораздо выше, чем под Карском. Такие тополя — как баобабы, под кроной которых скрывается весь деревенский дом, — Павел видел разве что под Воронежем.

Еще Павла поразили окрашенные в белый цвет домишки, а между ними долину пересекала лесополоса из таких вот огромных деревьев, да еще с белеными стволами — вид был совершенно украинский, в потоках яркого, пронзительного света.

На холмах бродят огромные тени облаков, и вид вполне мирный, пока не надвинулась хмарь. Надвинулась почти мгновенно, и непонятно даже — это от движения машины или сама собой шла мгла, стена непогоды. С ревом обрушилась сплошная стена дождя, дед притормозил — все равно дворники не справлялись. Об машину, об стекло, об трассу колотились капли, как будто взрывались от ударов. Во все стороны с силой летели фонтанчики. Павел не сразу успел закрыть окно, и удивился — дождевая вода была теплой, как не во всякой реке. Тоже яркая примета юга! Минут пять — и дождь уже прошел, стало парить. Потоки воздуха колыхались, поднимаясь вверх вместе с водяным паром. Местность становилась словно бы непрозрачной… Но скоро они уже ехали там, где никакого дождя вообще не было.

Трудно сказать, где появилось ощущение юга… Во всяком случае, когда выезжали с Солгонского хребта, его еще не было. А на подъездах к Абакану оно появилось и не отпускало до конца.

А еще чувствовалась близость гор. Слишком неровная местность, и слишком много везде камня. Очень заметно было, что чехол мягких пород, глины и песка здесь много тоньше, чем под Карском. Вот оползень на склоне холма — и в обнажении торчат огромные серые плиты, а не оплывшая глинистая яма.

Вот дорога углублена в склон холма, врезается в землю и видно, что толщина слоя глин и песков от силы сантиметров тридцать, а дальше пошли снова камни и окатанные слои гальки, но чаще — плитняк, начавшее разрушаться тело горы.

И реки — мелкие, с каменистым дном. Только углубляется река — а книзу идет уже твердое каменное основание, и реки петляют по нему — порожистые, мелкие, извилистые, неспокойные.

В деревнях тоже то три пролета в ограде — из дерева, а один — из плитняка. То ползабора из плитняка, то даже целая стена дома. Значит, камня много, и он дешев.

Гораздо хуже дождя был, несомненно, сам дед.

— Ряздягаются… Представляете, вот тут все голо! Рубашечка такая… или кофточка… только досюда, — похлопывал себя по животу активный старец, для чего ему пришлось выпустить руль. Машина завиляла: заметалась, пролетая в полуметре то от одной, то от другой канавы. — Вот до чего дошло! Живот по самый пуп торчит, а то и ниже, почитай, по самые волосья! — Последние фразы дед произнес напряженным, жадным голосом, и глаза у него полыхнули блеском недобрым, бесовским и стали даже вроде совсем желтыми. — Ну куда такое дело годится, а?! У нее и юбчонка только до сих пор! — быстро провел себя дед по бедрам, тяжело задышал и так же быстро облизал языком губы. — Можно подумать, советской молодежи делать больше нечего… Можно подумать, ей надо вот так… раздеваться, чтобы наголо, и чтобы вести себя совершенно свободно… как в ихней Америке!

Как не были наивны дети, напряжение деда передавалось им. А Ирина чисто инстинктивно, подвинулась поближе к Павлу, свела поплотнее колени (что уж вовсе глупо, если девушка в джинсах) и ссутулилась, пряча грудь, хоть особенно и прятать было нечего.

Так и прошли эти сорок минут в тихом ужасе: дед вещал истины в последней инстанции, дети шалели от его дурости, обалдевали от страха. Ирина все сильнее жалела, что она девочка.

— Вас, ребята, в Ермаках куда?

— К автостанции… наверное.

Только тут Павел вдруг сообразил, что попасть в Ермаки — это же совсем не то, что попасть в Малую Речку!

В древние советские времена от Малой Речки в Ермаки три раза в неделю ходила «будка» — то есть попросту говоря, леспромхозовский ГАЗ-66 с фанерной будкой в кузове и с сиденьями для пассажиров. Но во-первых, Павел не помнил, по каким дням ходила «будка» и в какое время ждала на площади. А если бы и вспомнил, ему бы это не помогло, потому что уже пять лет, как никакая «будка» совершенно никуда не ходила.

В те же древние времена каждый день в Малую Речку ходила машина со свежевыпеченным хлебом, а очень часто и с другими товарами. Но те же самые пять лет назад магазин в Малой Речке прихватизировали. Владелец построил там свою пекарню, а за товарами ездил нечасто и о поездках никого не извещал.

А попутки в Малую Речку ездили в среднем одна в две недели.

Из сказанного вытекало со всей очевидностью, во всей первозданной красе, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих: Павел с Ириной или пойдут пешком последние полсотни километров, или все-таки найдут машину. Вроде бы, несколько машин стояли здесь же, на автобусной площади. Даже Павлу было видно, что элегическая небрежность поз и небрежная расхлябанность слоняющихся вокруг шоферов вызваны желаниями прозаическими — найти седока, да еще в месте, где найти его почти что невозможно. Поведение шоферов похоже было на действия людей, стремящихся дождаться конца света… или, скажем, огненного дождя.

— До Малой Речки поедем?

— Малая Речка?! Это же сто верст в горы! За триста еще подумаю, да и то…

Пришлось подойти к другому «жуку» и поделиться впечатлениями: может быть, у того, у первого, не все в порядке с головой? А то как же он не знает, что в Малую Речку вовсе не сто, а всего полсотни верст, через Раздольное?

Доказав таким образом, что знает и места, и расстояния, Павел мог надеяться нанять машину за более приемлемую цену. Например, рублей за сто. Этой суммы Павел с папой не предусмотрели, да что поделаешь? Зато подэкономил на билетах…

— Я и сам хотел в ту сторону… Только мне, понимаешь, только до Раздольного… И надо с братом ехать, вот… Стольник плати, и поехали.

С одной стороны, все было вовсе и не так уж плохо, появлялся шанс через полтора-два часа быть на месте. С другой — перспектива оказаться в глухом месте с этим жуликоватым типом и его братом… или там не братом, кто разберет… Такая перспектива совсем не радовала Павла, особенно после Белогорска и прочих приключений на трассе.