С другой стороны, руководителям прибалтийской дипломатии давали понять, что вопрос о размещении советских войск на территории их стран является решенным, и советовали не осложнять дело. В противном случае, предупредил Сельтера Молотов, «нам придется использовать для обеспечения своей безопасности другие пути, может быть, более крутые и сложные. Прошу Вас, не вынуждайте нас применять по отношению к Эстонии силу» [66, с. 139]. А после успешного завершения советско – эстонских переговоров довольный Сталин «похвалил» министра: «Правительство Эстонии действовало мудро и на пользу эстонскому народу, заключив соглашение с Советским Союзом. С вами могло бы получиться, как с Польшей» [цит. по: 16, с. 182].

Насильно усаженные за стол переговоров, три прибалтийские страны отчаянно боролись, – в пределах оставленной им свободы дипломатического маневра, – за минимизацию ущерба их суверенитету в результате заключения соглашений с СССР. Линией борьбы было ограничение численности вводимых контингентов, а также времени и мест их пребывания. Прибалтийские страны предлагали, в частности, ограничить срок действия договоров фактическим временем войны в Европе, а когда это не удалось – минимальными договорными сроками, в чем они частично преуспели. Также они настояли на отказе от размещения советских войск в столицах своих стран и вообще в их крупных городах и центральных районах, предлагая вынести базы на периферию. Отчаянная, по выражению В. Мунтерса, «чисто азиатская торговля» шла и по вопросу о численности советских войск; в результате она была несколько сокращена по сравнению с первоначальными советскими предложениями. Кроме того, по настоянию Таллинна советская сторона отказалась от требования расторжения эстонско-латвийского союзного договора (т. н. Балтийская Антанта).

Эти несомненные успехи прибалтийской дипломатии стали возможными благодаря победе, одержанной эстонской делегацией в главном вопросе – убедить советское руководство отказаться от идеи установления протектората над странами Балтии в пользу заключения с ними пактов о взаимопомощи как с суверенными государствами. Первоначальные советские предложения, сделанные Эстонии, предусматривали контроль над ее внешней политикой в форме «оказания дипломатической помощи», а также использование размещаемых войск для поддержания внутренней безопасности страны. Иными словами, речь шла о превращении Эстонии в советский протекторат. (Эти условия Молотов явно списал с проекта договора об установлении германского протектората над Литвой, подготовленного Берлином до ее обмена на «советские» территории в Польше). Однако в результате исключительно твердой позиции, занятой ее делегацией, идею протектората удалось похоронить не только в отношении Эстонии, но также Латвии и Литвы, поскольку советско – эстонский договор, будучи первым, послужил образцом для пактов и с этими двумя странами.

За эстонской дипломатией следует признать авторство не только на избранный формат соглашения, но и на внутреннюю логику документа, его структуру и ключевые понятия. Молотов вышел на переговоры абсолютно неподготовленным, с голой идеей ввода войск. Не были определены ни сфера и время действия договора, ни взаимные обязательства сторон и условия вступления их в силу, ни количество и места расположения баз, ни условия присутствия на них воинских контингентов и их численность и т. д. Более того, намереваясь заключить договор о взаимопомощи, Молотов, как было указано выше, фактически предложил Эстонии протекторат, видимо не вполне понимая разницу.[68] Очевидно, что такой «проект» договора писался «на коленке», за несколько минут до приема эстонского министра, что говорит в пользу предположения, что нарком был захвачен врасплох инициативой Сельтера. Поэтому обсуждение советского проекта договора выглядело как диалог между профессором международного права Сельтером и не подготовившимся студентом Молотовым. «Да, Ваш текст лучше, и может стать основой», – признал в итоге нарком [66, c. 184].

Согласно подписанным пактам договаривающиеся стороны брали на себя обязательство оказывать друг другу всяческую помощь, в том числе военную, в случае нападения или угрозы нападения со стороны любой великой европейской державы на их морские границы или на них самих через территорию соседних стран. Предусматривалось, что в случае возникновения войны между одной стороной договора и третьей державой, другая сторона, по обоюдному согласию, могла сохранять нейтралитет. Это означало, что у прибалтийских государств оставалась возможность придерживаться нейтралитета по отношению к советско – германской войне. В случае агрессии Рейха эта возможность была, конечно, чисто теоретической, но в случае западного похода РККА – вполне реальной.

Договоры признавали за Советским Союзом право аренды военных и военно-морских баз и аэродромов в ряде населенных пунктов и местностей Эстонии, Латвии и Литвы. Для охраны указанных объектов СССР мог разместить на них за свой счет определенное количество наземных и воздушных вооруженных сил. Со своей стороны, СССР обязался оказывать на льготных условиях помощь армиям прибалтийских союзников вооружением и другими военными материалами. Стороны договорились не заключать какие-либо союзы и не участвовать в коалициях, направленных против одной из них. В процессе реализации пактов ни в коей мере не должны были затрагиваться суверенные права участников, их экономические системы или государственное устройство. Срок действия договоров с Эстонией и Латвией устанавливался в 10 лет, с Литвой – 15 лет.

Отличительной особенностью договора с Литвой было то, что его Статья 1 предусматривала передачу г. Вильнюса с областью под литовский суверенитет.[69]

Конфиденциальные протоколы к подписанным договорам предусматривали, что общая численность советских гарнизонов в Латвии и Эстонии на время войны не будет превышать 25 тысяч человек, и в Литве – 20 тысяч человек [36, c.138–141; 161–164; 173–176].

Заключение пактов происходило с соблюдением всех норм национального государственного права стран-участниц. Договоры были подписаны и ратифицированы правоспособными лицами и органами, наделенными соответствующими конституционными полномочиями. Содержание самих пактов соответствовало обычным для подобных документов критериям. Разумеется, следует помнить, что заключение этих безупречных с формальной точки зрения соглашений стало результатом противоправного военно-политического принуждения слабого сильным. И все же рискнем высказать мнение, что если бы СССР сумел остановиться на обозначенном договорами о взаимопомощи рубеже, то такая его прибалтийская акция могла претендовать на оправдание историей. К сожалению, не сумел.

Стремясь сохранить лицо и доказать, что не произошло ничего из ряда вон выходящее, правительства Латвии, Литвы и Эстонии не скупились на высокие оценки подписанных документов. На самом деле никакого доверия к сталинскому СССР у них не было. В. Мунтерс вспоминал: «Признаюсь, выбор был не из легких, и он был продиктован тогдашней ситуацией, когда иного пути не было […] Мы понимали, что это означает поворотный пункт в истории Латвии, но в то же время сознавали, что только таким образом можно сохранить латышский народ» [Циня. – 1989. – 20 июля.]. О том, с каким тяжелым сердцем заключали пакт литовцы, говорил Ю. Урбшис [67, c. 34–35]. В Эстонии