Двенадцать часов спустя...

Грей натянул поводья, и несмотря на то, что вид был захватывающий — снежные долины, текущий ручей, края которого были покрыты ледяной коркой, сверкавшей на ярком солнце, горы, синевшие вдалеке на фоне горизонта — я не хотела, чтобы он это делал.

Потому что, сидя на великолепном животном с Греем, который крепко прижимал меня к себе, обхватив рукой мою талию, я не хотела останавливаться. Никогда.

Никогда.

Все же, он сделал это.

Впрочем, мы были далеко от его ранчо — тире — фруктового сада (и я видела, при дневном свете, бесконечные ряды густо посаженых, невысоких персиковых деревьев, которые почти окружили дом и хозяйственные постройки и которые, несомненно, весной выглядели великолепно), поэтому нам нужно было возвращаться обратно.

Опять же, было на что надеяться.

В предвкушении ожидать чего-то еще.

Я не знала, смогу ли я к этому привыкнуть. Ничего подобного у меня не было до вчерашнего вечера.

Мне понравился вчерашний вечер, даже несмотря на то, что я не сомкнула глаз ночью, потому что была настолько взволнована тем, что ожидало меня утром. И меня не волновал тот факт, что Кейси не вернулся до моего ухода. Я просто оставила ему записку, собралась и с нетерпением ждала, когда Грей постучит в мою дверь.

Завтрак в закусочной, встреча с его "красотками", которые такими и были (и их было двенадцать, двенадцать!), а теперь это.

Поездка верхом на лошади по его владениям.

И его владения были достаточно большими.

Он спешился, затем его руки ухватили меня за талию и сняли меня с лошади. Затем его рука в перчатке обхватила мою руку, которая тоже была в перчатке, так как он сходил в дом и прихватил пару перчаток его бабушки, чтобы я могла их позаимствовать.

Бабушки Мириам не было дома, кстати. Она была в городе с какими-то женщинами, занимаясь "вязанием или чем там они занимаются, скорее всего просто болтают", (слова Грея).

Этим бабушка меня также удивила. Она была прикована к инвалидному креслу, поэтому, по глупости, я думала, что ей тяжело ходить по гостям, и я предположила, что она этого не делает.

Очевидно, она не сидела на одном месте.

Грей подвел меня к краю ручья, его лошадь следовала за нами, так как Грей по-прежнему держал поводья. Он остановился, отпустил мою руку, но обнял меня за плечи и посмотрел на ручей.

Я обняла его за талию и взглянула на его профиль.

— Это твое любимое место? — предположила я, и он перевел свой взгляд от ручья на меня и улыбнулся.

— Одно из них. У меня много земли, куколка, и это великолепная земля. Так что у меня много любимых мест.

Это можно было понять. Наша поездка заняла какое-то время, может десять минут, и это была не степенная прогулка (что было весело). Все, что я видела, могло бы претендовать на лучшее место.

Он повернул голову, кивнув в сторону ручья, и мой взгляд последовал за ним.

Когда я посмотрела вперед, он сказал:

— Землей за ручьем владеет отец Бада Шарпа.

Надо же!

— Правда? — спросила я, уставившись на другую сторону ручья.

— Его папаша пытался купить нашу землю у меня. Отец его отца пытался купить ее у моего деда. Это продолжается уже в течение четырех поколений, милая. Вот уже четыре их поколения хотят наложить свои руки на землю Коди.

Это все объясняло.

Грей продолжил делиться суровой правдой.

— Бад хотел получить Сесили до меня, получил ее после меня.

Меня передернуло.

Нет. Теперь все стало понятно.

Его рука слегка сжала мое плечо, я посмотрела на него и увидела, что он смотрел на меня.

— До нее была Конни. До Конни была Донна. До нее — Дебби. И так со средней школы, когда он связался с девчонкой по имени Эмили, после того, как мне надоело целоваться с ней на переменах. — Он снова усмехнулся. — Что случилось как раз, когда она поставила брекеты. Мне нравились мои губы такими, какими они были. Бад ходил с разодранными губами в течение месяца, прежде чем до него дошло.

Мне не хотелось находить это забавным, потому что по многим причинам это было пугающим. Одна из них — что он начал целоваться в средней школе, то есть ему было лет двенадцать или тринадцать, а я считала, что это было немного рановато. А другая причина заключалась в том, что он уже целовался в том возрасте, а мой первый поцелуй случился лишь вчера вечером. Но я не смогла удержаться и захихикала.

Ухмылка Грея переросла в улыбку.

Я прикусила губу и опять посмотрела на другую сторону ручья, решив не думать об этом, и заметила:

— На мой взгляд он не сильно похож на ковбоя с ранчо.

Он им и не был. Холеные руки. Приличная одежда. Одежда Грея тоже была приличной, мужской, хорошего качества, привлекающей внимание, но добротной, а не напоказ. И его руки были нежными, на самом деле, красивыми, но это не означало, что они не были мозолистыми. Грей был мужчиной, который работал руками. А Бад Шарп таким не был.

— У Бадди Шарпа куча проблем. Одна из них — он неженка. Он не любит тяжелой работы. Доводит отца до крайности. Получил какую-то степень, не знаю, в чем, работает в другом штате в крупнейшем отделении банка того штата. Слышал сплетни, так как Бад сам их распространяет, что он зарабатывает большие деньги. У него есть две сестры. Папаша Шарп, кажется, не особо доволен своим сыном. Когда у тебя есть земля, ты передаешь ее своему сыну, которого всю жизнь учил обрабатывать ее. И ты передаешь ее мужу своей дочери только, если у тебя нет сына.

— Папаша Шарп делится этими мыслями со своим сыном? — тихо спросила я.

— Часто и на людях, а значит также часто с глазу на глаз, — ответил Грей.

— Значит, видя, что Бадди не интересуется фермерством и, возможно, ему плевать на твою землю, он затеял семейную вражду по другому поводу?

Я почувствовала, как Грей шевельнулся, и мой взгляд вернулся к нему. Я увидела, что он смотрел на меня.

— Никакой семейной вражды, Айви, мы неплохо ладим. Они делают предложения, мы их отклоняем. У них земли в два раза больше, чем у нас, хотя, она не так хороша.