– Только что же ее светлость хочет, чтобы я делала со всем этим спермацетовым маслом, Боже мой? – спросила встревоженная миссис Нортон. – В доме нет ни одной масляной лампы, за исключением той, что висит в кухне, и обычное масло, которое горит в ней, не спермацетовое, стоит всего семь шиллингов и пять пейсов за галлон!

Уладив, как мог, этот и другие неприятные вопросы, мистер Фэнкот столкнулся с другой задачей, как убедить свою маму, что посылать грума на Хилл-Стрит для получения от миссис Динтинг или от Бритта сотни пригласительных билетов, которые она забыла взять с собой в Рейвенхерст и которые можно найти во втором ящике ее стола, – или, если не там, то в одном из пяти тайных мест, – будет намного дороже, чем заказать новые торговцу канцелярскими принадлежностями в Брайтоне. Ему это удалось, но не без труда, потому что леди Денвилл была немного обижена тем, что он не смог оценить ее попытку быть экономной. Ему оставалось только тактично намекнуть на ухо управляющему, что набросанный миледи список распоряжений прежде чем выполняться должен быть доставлен ему. Сама миледи в это время, откинувшись на кружевную подушку у себя в спальне, принимала легкий завтрак.

Также Киту пришлось просмотреть различные счета за проезд и продукты, разложенные перед ним мистером Долишем. Этот мастер своего дела, быстро сообразивший, что милорд – без сомнения, вследствие предстоящей женитьбы, – изменил своим легкомысленным привычкам, не теряя времени, извлек из этого выгоду. Никто не был более предан ее светлости, никто не знал лучше, какие блюда возбуждают ее аппетит, никто больше него не изводил себя работой в ее интересах; но в минуту снисходительности, как он сообщил миссис Нортон, когда приходилось планировать ряд хороших обедов, он предпочитал делиться своими предложениями с милордом, который не только не переворачивал все вверх ногами и не требовал к столу дичи, недоступной в это время года, вместо нежной индюшатины, но, бегло ознакомившись с ними, подписывал. «Однако, – сказал мистер Долиш снисходительно, – миссис Нортон не должна беспокоиться: если бы она была знакома с миледи так долго, как он, она бы знала, что ее рвение закончится через день или два».

Так оно и случилось. К тому времени, когда во вторник прибыли первые гости, миледи снова была сама собой. Ее бурная активность закончилась спокойной прогулкой по цветникам; держа в руках маленький зонтик, чтобы сохранить белизну лица от солнца, она показывала главному садовнику цветы, которые ей хотелось бы разместить в шести новых подставках. Она была уверена, что все будет как надо, поскольку садовник был знатоком аранжировки и, главное, поскольку она наблюдала его за работой, то и дело подавая ему ветку или цветок из корзины, которую держал один из его помощников. Она также внесла множество предложений и к концу утра была убеждена, что все сделала сама, а он лишь ей немного помогал.

Первыми прибыли почтенный Космо с миссис Клифф, а также мистер Эмброуз Клифф, их единственный оставшийся в живых потомок. Они приехали в несколько старомодной коляске, запряженной парой лошадей; это обстоятельство заставило миледи воскликнуть:

– Боже мой, Космо, вы взяли напрокат этот изумительный экипаж или это ваш собственный? Интересно знать, видел вас кто-нибудь в такой колымаге?

Мистер Клифф, высокий худощавый человек, на несколько лет старше своей сестры, ответил, покорно целуя ее щеку, что почтовый налог был бы слишком тяжел для его скромного кошелька.

– Не всем нам так благоприятствуют обстоятельства, как вам, моя дорогая Амабел, – сказал он.

– Ерунда! – ответила ее светлость. – Я полагаю, ваш кошелек толще моего, поскольку вы никогда и четырех пенсов зря не потратите. Просто ужасно, что Эмма тряслась и прыгала в этой ужасной старой карете, сильно смахивающей на карету моего дедушки, в которой мою бабушку всегда укачивало! Дорогая Эмма, как я вам соболезную и как рада вас видеть – хотя и не такой крепкой, как хотелось бы! Я проведу вас сейчас же в вашу спальню и хочу, чтобы вы легли в постель отдохнуть перед ужином.

Миссис Клифф, дряблая женщина с выцветшими голубыми глазами и болезненным цветом лица, ответила с неопределенной улыбкой и странно безжизненным голосом, что она хорошо себя чувствует, за исключением легкой головной боли.

– Я не удивляюсь, если каждый дюйм вашего тела болит! – сказала миледи, провожая ее в дом.

– О нет, в самом деле нет! Лишь бы Эмброуз не простудился!

– Моя дорогая Эмма, можно ли простудиться в такой день?

– У него слишком слабое здоровье, – вздохнула миссис Клифф. – Он сидел впереди, и я знаю, что там сквозило. Возможно, если бы он проглотил несколько капель камфоры, – у меня есть немного в моем несессере…

– Я бы на вашем месте не поощряла его заниматься самолечением, – сказала леди Денвилл искренне.

– Да, дорогая, но ваши сыновья намного крепче, не так ли? – сказала миссис Клифф, глядя на нее с робким сочувствием, Однако, поскольку ее светлость была не из тех матерей, которые считают, что болезненность придает детям утонченность, сочувствие пропало попусту.

Она сказала весело:

– Да, слава Богу! Они никогда не болели, хотя в раннем детстве перенесли корь и коклюш. Возможно, у них была и ветрянка, но я не могу припомнить этого.

Миссис Клифф обожала свою прекрасную невестку, но не могла не отметить про себя, что она, должно быть, бессердечная мать, если забыла о таком событии в жизни ее сыновей.

Но когда леди Денвилл удобно устроила ее на тахте, набросив на ноги шаль, смочила ее носовой платок своим очень дорогим одеколоном и позаботилась, чтобы шторы были плотно задернуты, она решила, что такая добрая, внимательная особа не может быть бессердечной, какой бы светской она ни была.

Между тем. Кит провел дядю и кузена в гостиную на первом этаже, где их ожидали различные освежающие и подкрепляющие напитки. Хотя закоренелое скряжничество побуждало Космо держать в своем собственном погребе лишь дрянные вина, его вкус не был столь испорчен, чтобы он не мог отличить хорошее вино от плохого. Пустив в ход сначала обоняние, а затем сделав маленький оценивающий глоток, он почти подобрел и выразил Киту свое одобрение возгласом «Ах!».

– Довольно хороший херес, кузен! – сказал Эмброуз, стараясь не выказывать излишнего восхищения.

– Больно много ты понимаешь в этом! – сказал отец насмешливо. – Скажешь тоже, херес! Это один из сортов малаги – Маунтин, который твой дядя запасал, – дай-ка вспомнить – ух, это было тринадцать или четырнадцать лет тому назад! Еще один-два года, Денвилл, и оно бы достигло наилучшего качества, поскольку чем дольше испанские вина выдерживаются, тем лучше они становятся. Это очень вкусное вино! Увы, то, что сейчас продается как малага, всего лишь пародия на Маунтин моей молодости! – Он сделал еще один глоток и одарил своего племянника улыбкой. – Я полагаю, мой дорогой мальчик, что вскоре буду иметь случай выразить тебе мои поздравления. Очень хорошо! Очень правильно! В настоящее время я живу уединенно, но понимаю, что мисс Стейвли – совершенная женщина; я предвкушаю знакомство с ней. Твоя дорогая мать говорит мне, что этот брак одобрен Брамби, так что я должен предположить, что приданое мисс Стейвли значительно?