(Евсевий первый руководитель, который стал свидетелем веры, питомцем небес, после того как достиг блаженного царства.

Он отец научил эту церковь подлинному учению, деяниями сам подтверждая свои речи).

Евсевий Верцелльский, вероятно, являлся самым ярким богословом среди присутствовавших на Медиоланском Соборе омоусиан. Его триадологическая система целиком произрастала из буквального понимания никейского вероопределения, без свойственного св. Афанасию Александрийскому философского обоснования никейской веры[304]. Для Евсевия никейская вера – окончательная формула, получившая как будто сакраментальное освящение и поэтому не подвластная критическому рассмотрению. Следует отметить, что св. Евсевию Верцелльскому долгое время приписывали составление символического сочинения, известного как «De S. Trinitate Confessio». О. Барденевер отрицал принадлежность символа Евсевию[305], однако обоснование омоусианства, характерное для этого сочинения, составленного в эпоху св. Евсевия Верцелльского, весьма оригинально и вполне может восходить к суждениям св. Евсевия. Автору «Исповедания» представлялось очевидным, что воспринимавшаяся им абсолютная «невыразимость» происхождения Сына из Сущности Отца выявлялась не при помощи философских изысканий и даже не путем сугубых мистических озарений, а через рациональное признание объективного факта реального присутствия Христа в Церкви, утвержденной на Его Крови. Главный вывод, сделать который позволяет евсевианская богословская система, заключается в следующем: если Церковь на земле существует несмотря ни на что, будучи основанной на Крови Христа, и будет царствовать в вечности, следовательно, такое великое чудо свидетельствует о том, что не через сотворенного посредника, а только через единосущного Отцу Христа сердца христиан соединяются с Отцом. Реальность подобного соединения с Богом в Христовой Церкви самим своим существованием подтверждает единосущие, выраженное в Никее.

Таким образом, можно сказать, что омоусианская триадология св. Евсевия Верцелльского как бы подтверждается им экклезиологически, что было весьма нехарактерно для западных богословов IV в. до св. Амвросия Медиоланского, причем выводится из церковного esse. Исповедание веры Евсевия свидетельствует об этом: «Confitemur et credimus sanctam, atque indiuiduam Trinitatem Patrem et Filium et Spiritum Sanctum unum Dominum naturaliter esse unius substantiae, unius naturae, unius quoque maiestatis, atque uirtutis: et Patrem quidem non factum, non creatum, non genitum profitemur. Ipse enim a nullo originem duxit, ex quo et Filius natiuitatem et Spiritus Sanctus processionem accepit. Fons ergo et origo ipse est totius Diuinitatis, ipse quoque Pater essentiae suae, qui de ineffabili substantia Filium ineffabiliter genuit… Ecclesiam Sanctam Catholicam pretio sui sanguinis comparatam cum eo credimus in perpetuum regnaturam… Haec est confessionis nostrae fides exposita, per quam haereticorum dogma perimitur, per quam fidelium corda mundantur…»[306] («Исповедуем и веруем, что Святая и Нераздельная Троица: Отец и Сын и Святой Дух, Единый Господь естественно существует в единой сущности, единой природе, также в едином величии, в едином достоинстве. И мы изъявляем, что Отец не возник, не сотворен, не рожден. Он Сам воистину не вел от кого – либо происхождения, но из Него и Сын принял рождение, а Дух Святой исхождение. Он, следовательно, источник и начало Всего Божества, Он также Отец Своей Сущности, – Он, Который от невыразимой сущности породил невыразимо Сына… Мы верим, что Святая Кафолическая Церковь, устроенная ценой Его Крови, с Ним в вечности будет царствовать… Эта изложенная вера нашего исповедания, через которую разрушается догма еретиков, через которую очищаются сердца верных…»).

Вместе с тем, представленная, условно говоря, евсевианская триадология ставит перед исследователем чрезвычайно важную богословскую проблему. Евсевий, постоянно подчеркивая принцип монархии Отца в рамках отношений Лиц Св. Троицы, утверждал, что Отец – Fons totius Divinitatis, Pater essentiae suae, притом что Он же порождает Сына de ineffabili substantia. С одной стороны очевидно, что он склонен логически различать рождение Сына от essentia – существования, чего не могли помыслить враждебные Евсевию на Медиоланском Соборе омии. В этом триадологическая концепция, выраженная в «Исповедании», целиком поддерживала главную мысль св. Афанасия Александрийского, ибо, по словам В. Н. Лосского, «св. Афанасий Великий утверждал, что рождение Сына есть действие по природе… Впрочем действие по природе не есть действие в собственном смысле этого слова, но оно есть само бытие Бога, ибо Бог по своей природе есть Отец и Сын и Дух Святой»[307]. Однако, каким же образом автор «Исповедания» мыслил Бытие Божие, свидетельствуя о том, что Отец – Pater essentiae suae? Если бы автор проводил различение не только между понятиями creatio и genus, но также между понятиями essentia и substantia, тогда возможно было бы предположить, что под словом substantia он имел ввиду греческую υποστασις, как чаще всего делали западные богословы. Однако, исповедуя, что Trinitatem esse unius substantiae и одновременно утверждая, что Отец – Fons totius Divinitatis, Pater essentiae suae, верцелльский предстоятель или автор «евсевианского Исповедания» мог подпасть под обвинение в модализме, чем злоупотребляли омии. При этом автор «Исповедания» был далек как от признания Единого Бога через савеллианское слияние Лиц Троицы, так и, тем более, от омийского стремления исповедать Единство Божества, подразумевая в качестве Бога только Лицо Отца (именно эти две крайности объединял ввиду их «лживого» происхождения св. Фебадий Агинский[308]). Прочтение «Исповедания», приписываемого св. Евсевию Верцелльскому, порождает следующее мнение: вопрос о том, что Отец – Fons totius Divinitatis, был для автора, по всей вероятности, вопросом онтологическим по преимуществу, и в меньшей степени связанным с отношениями Лиц Троицы. Можно заключить из приведенного отрывка «Исповедания», что для него, подобно тому как Церковь существует через Христа, единосущного Отцу, точно также и Отец бытийствует через Себя, а творение через Его существование. В этом автор «Исповедания» логически предвосхитил на страницах своего скупого на рассуждения и богословски сжатого сочинения чрезвычайно сложную средневековую богословскую идею, которая в рамках богословия Фомы Аквинского, по выражению французского философа Э. Жильсона, выявила «экзистенциальную соотнесенность понятия творения», – с Творцом – “Cum Deus sit ipsum esse per suam essentiam, oportet quod esse creatum sit proprius effectus eius” (поскольку Бог есть само бытие по своей сущности, творение [как результат действия] должно быть его собственным следствием)»[309].

Апологетический метод св. Евсевия Верцелльского, применявшийся им на страницах сочинений, авторство которых не вызывает сомнений, сильно отличается от страстного обвинительного стиля Люцифера Калаританского или пространных размышлений Фебадия Агинского. Евсевианский стиль несет на себе отпечаток взвешенного философского развенчания противников путем логического опровержения их сомнений в процессе беседы, являющей собой столь свойственный античной философии диалог.

Евсевий так доказывает собеседнику Триединство Божества:

«Cur significat principale mandatum Dei: euntes baptizate omnes gentes in nomine Patris et Fili et Spiritus Sancti?

Audi. In hoc admirabile ac regale decretum, in quo omne sacramentum in Deitate Trinitatis uniter continetur,