quia dixit: in nomine, euidenter unam Deitatem in Trinitate consistere declarauit, et quod prosecutus est Patris et Fili et Spiritus Sancti, per singula nomina singulas personas inesse distinxit.

Cur unita est Deitas?

Quia nulla inter eos est ambiguitas.

Cur unus est Deus Pater et Filius et Spiritus Sanctus?

Unus ubi dixisti, ad unitum nomen Deitatis tu ipse rettulisti nomina, adaque in personis distinxisti»[310]

(«Почему важнейшая заповедь Божия изъявляет: “Идя, крестите все народы во Имя Отца и Сына и Святого Духа (Мф. 28:18)[311]”?

Слушай. В этом удивительном и царском определении, в котором все таинство в Божестве Троицы содержится воедино, так как Он сказал «во Имя», он явственно изъявил, что существует Единое Божество в Троице, и он различил, что бытийствуют через отдельные Имена, отдельные Лица, потому что он продолжил «Отца и Сына и Святого Духа».

Почему Божество соединено?

Ибо между Ними нет никакой двусмысленности.

Почему Бог Отец и Сын и Дух Святой – Один?

Когда ты сказал «Один», ты сам отнес Имена к Одному Имени Божества, а равным образом различил [Их] в лицах»).

При этом для Евсевия исходным понятием остается Единство Божества; именно исходя из единства Божественной Сущности он различал Лица[312].

Полной противоположностью Евсевию, обладавшему спокойствием и невозмутимостью аскета и богослова, являлся Люцифер Калаританский, представлявший на Медиоланском Соборе диоцезы острова Сардинии. Он обладал неукротимым, даже страстным нравом церковного полемиста и политика. Неслучайно он, являясь епископом города Каралес на острове Сардиния и будучи митрополитом всего острова[313], менее всего занимался делами своей Церкви, предпочитая им широкомасштабную борьбу с арианством. Именно Люцифер стремился через привлечение Евсевия спасти положение св. Афанасия и никейского исповедания в том безнадежном положении, в каком оказались омоусиане перед Медиоланским Собором. Именно он составил письменные воспоминания о Соборе, обвиняя императора в ереси и провозглашая уже в самом заглавии пламенного обличительного сочинения, что он готов умереть за Сына Божия (Moriendum esse pro Dei Filio).

При этом Люцифер, очевидно, не был богословом по складу своего ума. По словам В. Самуилова, «немногое в его сочинениях относится к выражению догматических убеждений автора»[314]. Во время пребывания в ссылке он не шел ни на какие компромиссы, из-за чего был даже подвергнут истязаниям со стороны тюремщиков, как бы снова переживая то, что еще в начале столетия христиане претерпевали со стороны язычников[315]. Наконец, именно он, даже находясь в ссылке в Антиохии, благодаря своей бескомпромиссной позиции, выражавшей никейский, омоусианский максимализм, явился виновником двух церковных расколов: рукоположение Люцифером в 362 г. в епископы Антиохии омоусианина Павлина после падения аномеев, и принадлежавшего к ним Евдоксия Антиохийского на Селевкийском Соборе 359 г. приведет к длительному антиохийскому расколу между некоторыми клириками, верными Павлину, и большинством восточного клира и епископата, поддерживавшим представителя восточных омоусиан Мелетия. Люцифер будет именовать восточных промелетиевски настроенных омоусиан еретиками, вопреки мнению св. Илария Пиктавийского, и этот конфликт будет препятствовать нормализации канонических отношений западных и восточных епископов вплоть до начала V века. Отказ Люцифера в 360 г. принимать в общение кающихся участников Ариминского Собора 359 г., подписавших вероопределение, выражавшее компромисс с балканскими омиями, вызовет недолгий конфликт между ним и папой Либерием, а также св. Иларием Пиктавийским, принимавшими в общение ариминских «отцов», приносивших церковное покаяние. Люцифериане – его последователи, требовали от кающихся епископов публичного покаяния, что могло стать препятствием на пути дальнейшего пребывания их на кафедрах и могло склонить многих из них остаться на стороне ариан[316]. Именно в связи с этой проблемой, возникшей из-за люциферианского ригоризма, блж. Иероним высказывал мысль, неоднозначную с точки зрения прецедентов канонического права: «episcopus aut poenitentiam non agit et sacerdos est, aut si poenitentiam egerit esse episcopus desinit»[317] («епископ либо не приносит покаяние и является священником, либо, если покаялся, перестает быть епископом»). В XVII в. на о. Сардиния была обнаружена весьма краткая надпись, гласившая:

Hic iacet B. M. Luciferus

Arc~epis. Calaritanus

Primarius Sardinie et Corsice

CA. FI. S. RME. Ecclesiae

Qui uixit annis LXXXI k. die XX Mai.

(Здесь лежит блаженной памяти Люцифер

Архиепископ Калаританский

Предстоятель Сардинии и Корсики

Светлейший, святой сын упомянутой Церкви

Который прожил восемьдесят один год, [скончавшись] 12 апреля)

После обнаружения данной надписи среди агиографов Римской Церкви возникла полемика относительно святости Люцифера, закончившаяся декретом папы Иннокентия X, который запрещал подобного рода дискуссии[318].

Дионисий Медиоланский, преемник епископа Евсторгия, был человеком гораздо более мягким, чем два его сослужителя. Неслучайно он, как уже было сказано, согласился подписать осуждение св. Афанасия на предварительных заседаниях Медиоланского Собора, надеясь, что это позволит после приезда св. Евсевия Верцелльского начать обсуждение богословских проблем. Вместо этих выдающихся и, вместе с тем, очень непохожих между собой архипастырей Констанций выдвинул своих придворных в качестве новых христианских наставников (если следовать мнению св. Афанасия Александрийского, обладавших весьма сомнительными нравственными качествами). В частности, на епископскую кафедру в Милан вместо изгнанного Дионисия Констанций «из Каппадокии послал в Медиолан какого-то Авксентия, бывшего более любителем тяжб, чем христианином… незнающего даже Римского языка»[319]. Во время заседаний Медиоланского Собора Констанций также пользовался услугами упоминавшегося епископа Центумцелл Эпиктета «неофита и более юного наглеца»[320]. Афанасий сообщает также, каким образом постулировались в епископы угодные императору креатуры. В качестве примера он приводит эпизод поставления в епископы императорского приближенного Феликса, будущего антипапу. По словам Афанасия, Констанций, «приготовив же дворец вместо церкви, трех своих евнухов убедил присутствовать там вместо народа, и, в конце концов, заставил трех злых соглядатаев (ибо никто не сказал бы, что они – епископы) поставить-де епископом во дворце некого Феликса, достойного их»[321].

Нанеся серьезное поражение омоусианству в северной Италии и Галлии, император готовился к «походу на Рим», стремясь утвердить ересь в Римской Церкви. Констанций желал после Медиоланского Собора заставить папу Либерия, единственного оставшегося в Италии ярого поборника омоусианства, отказаться от никейского вероучения. В Риме папа был арестован по приказу Августа и немедленно отправлен в Медиолан. В. Самуилов, ссылаясь на Аммиана Марцеллина, ошибочно указывал, что папа Либерий был арестован в июле-августе 355 г., так как осуществивший арест префект Леонтий вступил в должность 6 июля 355 года[322]. Однако, учитывая то, что Медиоланский Собор осуществлял свою деятельность именно в эти месяцы, логично было бы предположить присутствие на нем Либерия в случае его прибытия в Медиолан в это время. Между тем представляется ясным, что папа отсутствовал на заседаниях Собора и был арестован после его окончания. Вероятно, имея ввиду подобный