class="p1">Вернуло его в реальность постукивание пальцев мажордома по столешнице. Тот закончил осматривать свой заказ. Всего перед ним лежало семь книг.

– Твое счастье, что на них нет пятен. Новых. Старые уже не убрать, но это история. А что касается чернухи… да что ты понимаешь в искусстве, люмпен? – прищурившись, Баратынский смотрел на Сашу, будто перед ним был микроб. – Это называется «метафоры».

– По-моему, это называется «дерьмо».

– Ты безнадёжен. Ладно, забирай свою награду и проваливай. Сегодня я добрый.

И он показал Младшему старинный кошелёк из пупырчатой кожи, похожей на крокодиловую. Но не дал в руки, а высыпал содержимое на стол, как карты. Это были банкноты с изображением руин Исаакиевского собора. Тысячные.

– Э-э… Здесь вдвое меньше обещанного.

– Так ведь нынче кризис, – усмехнулся Баратынский, смахивая с книг одному ему видимые пылинки. – Котировки падают, конъюнктура плохая.

«Какой ещё кризис-х…изис? Какие нахрен котировки-мудировки?» – Саша сам готов был заговорить, как старшина Богодул, начиная свирепеть. Хотелось схватить за шею этого холёного мерзавца и стукнуть башкой о стол, чтобы попортить его прическу. Конечно, дело было не в холёности и мажорности. Если бы так же кинуть «сталкера» попытался тощий татуированный урка с железным зубом, гнев был бы не меньше.

– Мало? – усмехнулся Самуил Олегович белозубой улыбкой.

– Маловато, – Младший пока с трудом сдерживал себя, чтобы не сказать лишнего.

– Рынок диктует цену. Он – вечная стихия. Инфляция была ещё до рождения Вселенной, ты не знал? А если совсем серьёзно, то обложки и переплёт не в идеальном состоянии. Скажи спасибо, что я их вообще беру.

– О’кей, – выдохнул Младший. – Ладно, ладно. У меня ещё есть с собой собрание сочинений Юрия Петушкова. Про космодесантников. Это раритет, мне сказали. Качество неплохое. Там примерно то же самое. Кровь, кишки, порево. И приключения круче, чем у Соколова. Да даже круче, чем у Хайнлайна. Может, возьмёте? За остаток суммы.

Выходных на эти поиски не хватило, пришлось брать неоплачиваемый пайковыми трёхдневный отпуск в отряде. Прочесал половину Большого Питера – не только склады книжных магазинов, но и частные коллекции, букинистические лавки, ярмарки и даже подвалы издательств. Хорошо, что в архивах Острова любые схемы и адреса можно было найти, хоть иногда и надо было сначала дать чинушам на лапу.

Став нежданно-негаданно «культурным» поисковиком и «расхитителем гробниц», Младший не знал, единственный ли он в своем роде. Может, были и другие. Но очень уж узким был рынок и маленьким спрос.

Однако эта миссия выдалась особенно сложной. Он залезал в такие дыры, где нога человека не ступала с самого Армагеддона. Иногда нормальные лестницы отсутствовали, и приходилось спускаться на верёвке. Одних фонариков испортил или потерял три штуки. Чтобы не надышаться опасных спор или других ядов, носил респиратор. В одном из заваленных подвалов, похожем на катакомбы, он и нашёл под упавшим стеллажом томик «Седмица опричника». Там же валялась и вся серия Петушкова. Кругом бегали крысы и насекомые, но книги оказались запечатаны в пластиковые почтовые конверты. Видимо, их то ли отправить хотели, то ли только получили и не успели распечатать. Марок не было. В городе существовали и собиратели марок. Но это была ещё большая редкость, чем книжки.

«Седмицу» Баратынский взял, вместе с другими книгами из собрания сочинений Соколова. А вот Петушкова забраковал.

– Ты невежа и невежда. Петушков – это патриотическое порево. А мне для коллекции нужно было либеральное. Тебе эти понятия ничего не говорят… но для меня они имеют вкус старого мира. Патриотов у меня уже целый шкаф, причем получше дилетанта Петушкова. Они стоят там, как тени, разговаривают со мной. У меня есть даже гексалогия про СМЕРШ, финальная книга которой вышла из типографии за две недели до 23 августа 2019 года. «Точку ставит только СМЕРШ»… чем не пророческое название? Но для этого хора была нужна нота диссонанса. Поэтому я заказал тебе книги либераста Соколова. Забирай свою плату и проваливай, пока я не сменил милость на гнев.

Молчун молчал. Понял, что речь идёт всё-таки о половинной таксе.

– Недоволен? – усмехнулся хозяин кабинета. – Что ж, это Питер, детка.

– Я тебе не «детка». Пижон хипстерский, – вспомнил Младший хлёсткое словечко.

– А вот за это ответишь, червяк. Кто ты вообще такой? Никто. Среди моих предков были музыканты, журналисты, архитекторы. А у тебя? Потомственные алкоголики? Может, ты и Санька, но не Подгорный. Слишком дворянская фамилия для такого валенка.

Младший вспомнил ещё одну лекцию от Самуила Олеговича, рассказанную после предпоследнего заказа: «Перед войной на всю страну было всего две сотни носителей моей фамилии. Сейчас остался я один. Я могу проследить родословную с четырнадцатого века. Когда мои предки водили в бой полки, твои ходили за плугом в лаптях. Или долбили штольни в горах, добывали малахит для наших покоев… если не врёшь, что ты с Урала. Я кшатрий. А ты в лучшем случае шудра. О, индусы были тысячу раз правы со своими кастами… точнее, варнами. Лицемерный Запад со своей фальшивой демократией просто не дорос до мудрости тысячелетних цивилизаций. А у России был шанс… жаль, всё рухнуло».

Молчун вспомнил каждое слово. Но это было не обидно, а смешно и нелепо. А вот то, что ему не хотели заплатить обещанных бумажек… это было ни хрена не смешно.

Он не собирался отвечать на оскорбление. Как-то само вышло.

– А вы точно последний из Баратынских?

Только произнеся, Данилов понял, что фраза звучит как угроза. Так получилось, но он был этому рад. Спецом, возможно, и не решился бы.

Убить паука он действительно мог голыми руками, настолько кипело бешенство. Восточными боевыми искусствами Младший не владел, но Пустырник в Прокопе заложил фундамент умения драться, а здесь в Питере с ними, бойцами магната Михайлова, занимался командир Туз, когда у него было настроение. Командир любил похвастать каким-то «чёрным поясом». Хотя мог и просто бахвалиться.

Лучшим в отряде Молчун не был и близко, но знал, куда и как бить, чтобы убить или покалечить. Против настоящего бойца, да ещё килограммов на десять тяжелее или на десять сантиметров выше это могло и не сработать. Но Баратынский был мельче и с виду совсем не боец.

Видимо, эта вереница мыслей отразилась на лице Молчуна.

Издевательская улыбка слетела с лица мажордома. На мгновение он стал чуть меньше, сдувшись, будто глубоководная рыба, поднятая на поверхность.

Но тут же взял себя в руки. Он не занимал бы это место, если бы не умел держать лицо.

– Может, ты и хороший сталкер, но ты идиот, – Самуил Олегович провёл ладонью по