– Сначала мне нужно с докладом к полковнику…

– Идемте со мной.

Он перестал возражать и позволил ей утащить себя наверх, в их комнату.

– Я поступил неправильно, когда вот так ушел, да? – сказал он. Несмотря на то, что говорил он тоном раскаяния, в глазах его горели озорные искорки.

– Вы поступили чудовищно! – вскричала Венеция. Теперь, когда она узнала, что с ним все в порядке, ее гнев выплеснулся наружу. – Вы поступили гадко, недостойно…

Больше она ничего сказать не смогла. Руки графа сомкнулись на ней с сокрушительной силой.

Первым ее побуждением было рассердиться еще больше. Как смеет он думать, что может вот так просто взять и заставить ее замолчать, когда она имеет полное право выходить из себя.

Всеми силами она пыталась противиться воздействию, которое он оказывал на нее, но ощущение его губ, скользящих по ее устам, лишило ее всяких мыслей. У нее не осталось ничего, кроме чувств.

Ощущения, как физические, так и чувственные, с его умелой подачи росли, захватывали ее все больше и больше, пока наконец своей воли у нее вовсе не осталось.

– Вы знаете, как я скучал? – прошептал он.

Она смогла лишь молча покачать головой. Сердце ее колотилось все сильнее и сильнее.

– Так позвольте вам показать, – сказал он, подхватывая ее на руки и неся к кровати.

* * *

Лейтенант Девениш сломал ногу. Конечно, несчастный должен был выздороветь, но на какое-то время он вышел из игры.

– И это очень плохо, – признался полковник в тот вечер за ужином. – Потому что он прекрасно говорит по-русски, а у нас нет больше никого с такими навыками.

– И случилось это, как раз когда он мог добыть важные сведения, – добавил граф. – В проходе, милях в пятнадцати от начала, стоит небольшой русский лагерь. Мы сумели подобраться к нему так близко, что могли слышать их разговоры. Девениш разволновался.

– Он не рассказал, о чем они говорили? – тревожно спросил полковник.

– Не успел. В палатке началось какое-то движение, я думаю, это была ссора, и они могли выскочить в любую секунду, поэтому нам пришлось срочно отходить. Но конь Девениша оступился и выбросил его из седла.

– Сейчас у него жар, – вставила миссис Аркрайт. – Пока что мы даже не можем привести несчастного в чувство.

– Это серьезно, – хмуро промолвил полковник. – Он явно услышал там что-то важное. Остается только надеяться, что скоро он придет в себя. – Он повернулся к Энтони. – А как вы провели время? Трудно было с непривычки, а?

– Никогда еще так весело не проводил время, – неожиданно ответил он.

– Как! В этих жутких лохмотьях? – изумилась Венеция.

– Без этого не было бы весело, – не раздумывая, ответил он.

– Ему там и впрямь понравилось, – заметил граф. – Что, признаться, меня немало удивило.

– Нам придется туда вернуться, – поспешил добавить Энтони. – Если Девениш не придет в себя и не расскажет нам, что услышал, придется все разведывать самим.

– Верно, – веско произнес полковник. – Но давайте надеяться, что он поправится.

Однако Девениш не поправился. К следующему утру жар усилился, несчастный метался и ворочался в койке, у него начался бред.

– Не ждут… – бормотал он. – Застать врасплох… Английские черти… Английские черти…

– Думаю, это про нас, – шепнул полковник. – Он повторяет что-то услышанное в лагере русских. Но поди знай, что это означает. И как они могут застать нас врасплох, если мы постоянно находимся в полной боевой готовности, хотел бы я знать.

– Значит, есть что-то, о чем мы не подумали, – заметил граф. – Но о чем, черт побери?

– Даже предположить не могу.

Девениш застонал. Венеция села на край кровати и нежно промокнула платочком его вспотевший лоб. Он продолжал говорить, но его голос уже был едва различим.

– Послушайте, полковник, мы больше не можем ждать, – с напором произнес граф. – Нужно вернуться в лагерь и разведать, что к чему.

– Но как это сделать? – воскликнул полковник. – Больше никто из моих людей не говорит по-русски. Девениш этим и был ценен для нас.

– Никто? – с тревогой в голосе повторил граф.

– Некоторые ребята нахватались слов, но никто так свободно, как он, не говорит. Был еще один, но его убили, и я до сих пор не могу найти ему замену. Можете передать это ее величеству, лорд Маунтвуд.

– Передам, но сейчас нам это не поможет, – мрачно произнес граф.

В этот миг Девениш неожиданно сел в кровати, выкрикнул несколько раз подряд три непонятных слова и вдруг замолчал. Потом повалился на подушку, тяжело дыша и дико тараща глаза.

– Это было похоже на русский, – заметил полковник. – Хотел бы я знать, что он говорил.

– Он говорил: «Убить их всех, убить их всех», – спокойно ответила Венеция.

В наполненной изумлением тишине все повернулись к ней.

– Вы что, поняли, что он сказал? – недоверчиво спросил полковник.

– Да. Я говорю по-русски. У моей горничной мать была русской и научила меня. Она говорила, я должна знать языки получше, чем пресный английский. Мне русский всегда нравился. – Она поднялась с кровати и встала между графом и полковником. – Похоже, без меня вам не обойтись.

– Забудьте об этом, – выпалил граф. – Я не позволю вам идти через проход и приближаться к русскому лагерю.

– Но почему? – искренне удивилась она.

– Почему? Это же очевидно.

– Мне – нет. Вы приехали сюда послужить своей стране, и теперь оказывается, что есть лишь один способ это сделать. Вы не имеете права отказываться. Это означало бы невыполнение долга.

Граф воззрился на нее.

– Айвен, послушайте, – продолжала убеждать его она. – У русских есть тайный план. Они могут уничтожить и это место, и всех, кто здесь находится. Если им это удастся, это может поставить под удар всю северо-западную границу. Не важно, что я женщина. Не важно, что я ваша жена. Важно то, что вам показали способ избежать несчастья. Вам в руки дано орудие, и вы должны им воспользоваться. У вас нет выбора.

Побелевшее лицо и ужас в глазах мужа указали ей на то, что он осознал истинность ее слов.

– Она права, – тихо произнес полковник. – Чего ждет от нас королева?

– Она ждет, что мы любой ценой выполним задание, – глухим голосом ответил граф.

– Я думаю, нужно отправляться немедленно, – сказала Венеция. – Тогда мы доберемся до них к вечеру.

Говорить больше было не о чем. Граф понимал, что она права. Долг перед отчизной требовал выполнения задания, невзирая на опасность, пусть даже ценой собственной жизни.