Объясняется все это просто. Тахо настолько глубокое (средняя глубина озера — 989 футов) и настолько холодное (температура воды чуть выше точки замерзания), что давление и холод предотвращают образование газов, которые в иных, более теплых водах раздули бы труп и вынесли его на поверхность. Геофизическая модель озера Тахо впервые была предложена прославленным геологом Дж. Уитни. Он предположил, что озеро возникло в результате колоссального землетрясения, когда центральный участок долины был сжат между двумя разломами. Возможно, очередное землетрясение нарушит подводные течения, и все висящие в глубинах озера трупы всплывут в одночасье на поверхность. Однако есть шанс, что тела эти останутся под водой навечно, подобно тому, как мохнатые мамонты Ледникового периода в течение четырнадцати тысячелетий оставались в целости и сохранности в вечной мерзлоте.

Прославленный океанограф Жак Кусто в середине 1970-х годов после погружения на дно Тахо сообщил, что столкнулся на дне озера с чем-то ужасным. „Мир еще не готов воспринять то, что находится там внизу“, — вот что обычно цитируют из объяснений океанографа. Кусто не обнародовал ни одной фотографии или каких-либо данных, собранных во время того погружения; ясно, что это только сгустило ореол тайны. Кто-то полагает, что Кусто говорил об ископаемом чудовище, наподобие лох-несского монстра, которого местные уже прозвали „Тахо Тесси“. Вряд ли. Но если бы я смог арендовать подлодку, я бы все тут же выяснил.

Максимальная глубина озера Тахо составляет полкилометра, и другая легенда сообщает о том, что где-то в самом глубоком месте есть разлом, соединяющий озеро с системой подземных рек, которые впадают в залив и океан. Как раз это и объясняет, каким образом тела, сброшенные в Тахо, иногда всплывают близ города.

На прошлой неделе я приценился. И обнаружил „семейную подлодку“ „Джемини“ стоимостью 845 тысяч, погружающуюся только на глубину 150 футов. Есть еще „Феникс“, „двухсотфутовая люксовая подлодка“ — всего за 78 миллионов долларов. Инженер из Сан-Ансельмо Грэхэм Хоукс изобрел „планирующую“ подлодку, способную погружаться до полутора тысяч футов. Это как раз то, что надо для исследования озера Тахо, но цена этого аппарата превышает миллион долларов. Я уже позвонил Хоуксу и попросил устроить мне демонстрационное погружение на дно Тахо. Вместе мы сможем проверить легенды этого озера.

Вы являетесь владельцем подлодки и желаете самолично принять участие в разгадке озера Тахо? В таком случае я призываю вас подать мне весточку, но только не такую, как у того рыбака на крючке…»

История о ледяных могилах на дне озера Тахо поразила Максима. Ему не раз потом снилось, как он погружается в глубину на батискафе. Сброшенные мафией тела висят у дна в самых разных позах — они замерзли на большой глубине, обросли слоистыми, сосульчатыми, остистыми могилами: ледяная лучистая паутина выхватывалась глохнущими в глубоководных потемках фонарями.

* * *

В какой-то момент Макс поддался уговорам Барни, мечтавшего подкараулить масонов, и устроился на подработку в охранное агентство. Работа была сменная, случалось попасть в ночь куда угодно: и в интересующее Барни здание AT&T, разгромленный изнутри ампирный дворец, где Макс восседал на кафедральной ресепшн у лифтов в холле, отделанном самоцветами, а в туалет выходил в разрушенную до восьмого этажа часть здания, полную строительных механизмов — бетономешалок, лебедок, экскаваторных каров, гор песка и ящиков с инструментами; могли его заслать и на разливочный завод «Кока-колы» — у черта на рогах, в конце улицы Pole, где то и дело из-за шастающих крыс срабатывала система сигнализации; дежурил он и при разного рода действах — например, во время школьной вечеринки, проходившей близ охотничьего клуба, откуда доносилось хлопанье выстрелов и долетали несбитые тарелочки; или — доводилось торчать всю ночь напролет в магазине Dunhill, вдыхая табачные ароматы и запах дорогой кожи, наблюдая за разгрузкой трейлера и общаясь со степенными рабочими, стаскивающими на ремнях по мосткам тяжеленные кофры и застекленные сундуки сигарных хранилищ.

Холл здания AT&T был облицован лабрадоритом, малахитом и яшмой и выглядел, как чертог. Однажды ночью Барни тайком привел к нему группу артистов, с которыми он познакомился на Янахойе. Они по одному пробирались по панели и скрывались в приоткрытой двери. Через пару часов в здании началось представление. Единственный зритель — Макс — сидел на кафедральном возвышении и наблюдал, как перед ним разворачивается действо, подобное тому, что поразило Хому Брута. Под музыку Филипа Гласса в длиннополых хламидах вышагивали козлоногие каменщики, спускались из-под потолка связки воздушных шаров с подвешенными за ноги сатирами, по натянутой проволоке скользили жонглеры с булавами, и полуголые девицы в звериных шкурах, вылетая из распахивающихся лифтов, время от времени подносили Максиму чаши с бутафорской кровью, которая пахла гуашью.

Наконец, Барни набросил на себя мантию мастера и стал обходить здание изнутри; по достижении определенного места он получал от кого-то из актеров удар циркулем, сколоченным из планок, метрической рейкой или молотком. После чего совершились похороны Барни-Адонирама, затем могилу искали подмастерья, наконец она была открыта, и по зданию пронеслось восклицание: «Мак-бенак! Мак-бенак!» — так передавали из уст в уста новый пароль мастера, означавший: «плоть отделяется от костей».

По сценарию от Макса требовалось спуститься с кафедры и совершить ритуал воскрешения мастера, что он и выполнил. Барни очнулся от мертвого сна, и случился праздник. Подмастерья, нимфы, балерины закружились в полупьяной карусели.

Под утро прибыли проверяющие и застали спящего Макса и Барни с нимфой в обнимку; все вокруг было усыпано конфетти.

* * *

Барни недолго горевал над разгадкой тайны трупов. Еще один свой проект он особо лелеял и мечтал продать каналу National Geographic. Это был его телевизионный кумир: когда он оказывался рядом с телевизором, немедленно переключался на NG, и просмотр сопровождался восторженным мычанием, тыканьем указательным пальцем в экран, — чтобы Максим сейчас же обратил внимание на всю гениальность операторской работы, было ли это выращивание акульего молодняка в африканских прибрежных мандрагоровых зарослях или путешествие в Кафиристан — по следам Николая Вавилова, искавшего в неприступном районе Афганистана родину пшеницы.

Козырной сценарий Барни, который он представил в качестве курсовой работы и получил за него пять с минусом, являл собой, скорее, художественный план фильма, чем реальный алгоритм его создания. Он, как всегда, уповал на импровизацию.

Сам по себе текст представлял собой цепочку интересных наблюдений. Сценарий был порожден страстным увлечением Барни казачеством и мечтой: влиться в казачий строй, оказаться на Кубани, посидеть в седле, побрататься с казаками.

Когда Барни все-таки заставит Максима выбраться в места этого сценарного действия, он будет бормотать свой текст наизусть. Сценарий начинался с обозрения знаменитой картины Репина, которая для Барни служила источником повествования.

Казаки коллективной диктовкой составляют письмо османскому султану Мехмеду IV. Барни в сценарии задается целью разузнать что-нибудь о могущественном, но безвестном для нас султане. Но прежде чем перенестись в Константинополь, он останавливается на одной интересной детали картины: это пороховница, прикрепленная к поясу казака-картежника, сидящего с обнаженным торсом. При серьезной игре казаки снимали рубахи, чтобы не иметь возможности подложить карты за пазуху или в рукав. У поясницы этого весело ухмыляющегося казака с залихватски закрученным вокруг уха оселедцем мы видим инкрустированную пороховницу с изображением шестиконечной звезды. Барни спрашивает: каким образом Щит Давида — символ мирных евреев — попал на оружейную принадлежность?