— Я предпочитаю, чтобы это было для вас сюрпризом: с сегодняшнего вечера госпожа Плассак будет делать вам намеки… вот увидите!

Она сморщила нос, верхняя губа приподнялась над клыками: она улыбалась.

— Не собираетесь ли вы сказать ей, что мы помолвлены?

Слово было произнесено, весомое и определенное ее лицо приняло шаловливое выражение.

— А! Пусть это будет моим секретом!

Ее переполняло торжество. Она была уверена в своих силах.

— Я иду к вашей матери. До встречи вечером, в девять часов на Кастильонской дороге.

Как только за ней закрылась дверь, Жиль, больше не сдерживаясь, разразился бранью: «Стерва! Дрянь!» Николя закрыл его рот рукой.

— Ты плохо ее знаешь, — сказал он. И, понизив голос, добавил: — А у меня целая жизнь впереди, чтобы ее узнавать…

— Ты боишься! Признайся, она внушает тебе страх.

Николя этого не отрицал. Но он уступил, когда дал ей свое слово, не из страха. Он посмотрел на Жиля, тот отвел глаза и, отойдя к окну, снова облокотился на подоконник. В этом году ласточки улетали рано. Они уже собирались в стаи, кричали, ссорились вокруг липы из-за какой-то невидимой добычи. Он свою добычу, Мари, еще не заполучил. Галигай оставалась опасной. Ее угрозами нельзя было пренебречь. С его стороны было бы глупо бросать ей вызов. Нет, не стоит рисковать! Пока он не станет мешать этому дуралею лезть в приготовленную для него ловушку. Потом, в последнюю секунду, наверняка появится возможность освободить бедную жертву. Он отошел от окна и сел в кресло. Николя уставился в книгу, не читая ее. Он слушал смех, доносившийся снизу, смех Галигай, прерываемый низким, почти мужским голосом — его мать, старея, стала говорить басом.

Не за быстрым полетом ласточек следил его взгляд, а за облачком из маленьких мушек, танцевавшим в луче света. Разве не в той же самой бессмысленной пляске кружились испокон веков все они: Дюберне, Камбланы, Плассаки, Салоны, Монжи? Он чувствовал, как из глубины его души поднимается неизбывная тоска, от которой он, будь он сейчас один, бросился бы на колени. Но в проеме окна маячила эфемерная фигура, которая заслоняла ему бога. Он позвал: «Жиль!» Тот обернулся, лицо его было жестким.

— Дай мне сигарету, — попросил Николя. — Ничего не поделаешь. Придется снова начать курить.

— Я тебе оставляю пачку, — сказал Жиль.

Они впервые расстались, не договорившись о встрече. Николя не решался спуститься, опасаясь столкнуться с матерью и Галигай, чьи голоса поочередно доносились до него. Он узнавал любезные, почти раболепные нотки в голосе г-жи Плассак, слышал особый смех Галигай, не тот, что слышался, когда они были вдвоем, а ее официальный смех, которым она смеялась, когда приходила куда-либо с визитом. Как долго длилась их беседа! Какое согласие вдруг воцарилось между этими двумя противницами! Он долго разглядывал в зеркале мертвенно-бледное лицо человека, которому предстояло расплачиваться за это согласие. Что он собой представлял? Чтобы не знать этого, чтобы отгородиться глухой стеной от ответа на этот вопрос, он старался жить в самом глубоком сне, создавая вокруг себя атмосферу покоя и делая завесу, отделявшую его от жизни, как можно более плотной. Он зарылся глубоко в землю, но все было тщетно, и он уже слышал приближающиеся удары кирки. В дверь постучали, он вздрогнул.

— Я не вхожу! — крикнула Галигай. — Я только хочу вам сказать…

— Да вы входите! Входите!

Он открыл дверь. Она покачала головой:

— Нет! Нет! Я только хочу предупредить вас, чтобы вечером вы не ждали меня на Кастильонской дороге: я приду сюда. Нам будет лучше в саду. Ваша мать согласна, — добавила она.

Она уже спускалась по лестнице. Скорее всего, ей не хотелось отвечать на его расспросы, а может, она опасалась прочесть у него на лице то, чего он в глубине души страшился.

XIII

Он сел за стол напротив матери.

— Пора зажечь висячую лампу, — вздохнула она.

Он ни о чем не расспрашивал: она бы все равно уклонилась от ответа. Он лишь следил за потоком ее речи, чтобы вовремя заметить и запомнить первые заслуживающие внимания слова.

— Бедная г-жа Дюберне! Говорят, она была чересчур гордой. Но, в конце концов, у нее было на это право: такая старинная семья! А все их владения! Будь мы на ее месте, мы, может, еще больше загордились бы. Ах! Ее смерть принесет не одни огорчения. Госпожа Агата не говорила тебе? Нет, конечно, госпожа Дюберне еще жива. Хоронить людей заранее — это никому не приносит счастья. Может, господь заберет меня раньше ее. Но доктор Салон уверен, что болезнь зашла слишком далеко. Госпожа Агата так переживает, и награда будет ей по заслугам…

Николя спросил, вписала ли госпожа Дюберне в свое завещание Агату.

— Да нет же! — сказала старуха. — Не об этом речь…

— Я не понимаю тебя, мама. Я не знаю, о чем ты говоришь.

— Все очень просто: даже если госпожа Дюберне и выкарабкается, они решили, ее муж и она, удовлетворить иски кредиторов папаши Камблана. Все залоги на Бельмонт будут выкуплены при условии, что папаша Камблан передаст собственность дочери и откажется ото всех своих прав. Каково? Но не волнуйся: этот великолепный подарок Агата получит от госпожи Дюберне, живой или мертвой, а не от ее мужа…

— А какая мне разница? — спросил Николя устало.

— Как же! Ни у кого не будет повода сплетничать. Ты же должен быть заинтересован, чтобы никто не смел болтать: люди ведь такие злые! К тому же в Дорте все знают, что большая часть состояния пришла со стороны Юлии, со стороны Донзаков… Ты слушаешь меня, великий мечтатель?

Агата, оказывается, вовсе не была такой бедной, какой он ее считал. Она утаила это от него. Она держала в запасе этот аргумент, чтобы обольстить и обезоружить старую женщину. А мать все говорила, говорила:

— У господина Камблана в прошлом году был небольшой приступ. В Бельмонте сейчас все пущено на самотек. Ему нужна помощь. Винный склад у них на два урожая — как раз то, что нужно, чтобы наладить дела на винограднике. Что касается остального, то можно жить на доходы от собственности, еще бы! Такой участок — около ста гектаров! И вот тут госпожа подумала обо мне… Ты спросишь меня, в каком качестве я поехала бы туда жить. Это во многом зависит от тебя… Что же ты молчишь?

Она встала и подошла обнять его.

— Ну каков хитрец, а! — воскликнула она с видом заговорщицы — Каков хитрец! Вот как раз тот случай, когда можно