Теперь расскажу о немцах. В 1892 году в Париже я познакомился с германской Всеобщей электрической компании[108] Эмилем Ратенау[109]. Ратенау произвел на меня хорошее впечатление. Он был не изобретателем, а только инженером, но склад ума имел новаторский. Все новое интересовало его, в том числе и токи высокой частоты, о которых я читал в то время лекции в Европе. Способствовало нашему сближению и то, что мы оба ненавидели Эдисона. Первоначально Эдисон был компаньоном Ратенау, но очень быстро захотел прибрать к рукам всю компанию и сделать ее германским отделением своей Континентальной компании. До тех пор Германией занималось парижское отделение. В уставе компании был пункт о том, что компаньон, вкладывающий в дело меньше другого компаньона, подлежит исключению. Я говорю упрощенно, так как мне объяснил сам Ратенау. Эдисон попытался вынудить его к продаже своей доли, предложив увеличить капитал компании втрое. Он надеялся, что Ратенау откажется и выйдет из дела, Ратенау оказался крепким орешком. Ратенау нашел не только требуемую сумму, но и вложил сверх того, вынудив Эдисона продать ему свою долю. Начиная очередную грязную игру, Эдисон не учел того, что Ратенау был евреем, женатым на дочери одного из богатейших франкфуртских банкиров и при необходимости мог быстро получить крупные займы у тестя или у кого-то из соотечественников. Почти все банкиры в обоих империях[110] были евреями.

Ратенау познакомил меня с Вернером фон Сименсом[111]. Заочно мы были друг с другом знакомы, потому что я знал о динамо-машине[112] Сименса и его успехах в прокладке трансантлантических телеграфных кабелей, а он знал о моих изобретениях. Сименс представлял собой нечто среднее между Эдисоном и Вестингаузом. Подобно Эдисону, он был не столько ученым, сколько экспериментатором. На Вестингауза он был похож умением отделять зерна от плевел, т. е. вовремя отказываться от своих заблуждений. Если бы Эдисон своевременно признал бы преимущество переменного тока перед постоянным, то стал бы электрическим королем мира. Не было бы ни Сименса, ни Вестингауза, ни кого-то еще. Была бы Мировая электрическая компания Эдисона.

Сименс спросил, не хочу ли я вернуться в Европу. Я ответил, что пока не могу этого сделать, потому что вся моя работа сосредоточена в Соединенных Штатах. Сименс предложил мне работать вместе с ним. Видимо, он заранее обдумал это, поскольку очень подробно изложил мне все условия. Я отказался, сказав, что связан обязательствами перед Вестингаузом. На этом разговор закончился, и очень скоро я забыл о предложении Сименса. Не хочу хвастаться, но в 1892 году в Европе я получил несколько подобных предложений. Великолепно для человека, который пять лет назад копал землю, чтобы заработать на пропитание!

1 марта 1893 года я прочел в Сент-Луисе лекцию о свете и других высокочастотных явлениях[113]. После лекции ко мне подходили многие. Кому-то хотелось высказать восхищение, кому-то задать вопрос, а многие хотели испытать на себе безопасность переменного тока высокой частоты[114]. Среди прочих было два человека, один из которых представился Фридрихом фон Хефнер-Альтенеком[115], главным инженером компании Сименса, а другого представил как своего ассистента Вернера Риделя. Хефнер пригласил меня на ужин, сказав, что хочет кое-что со мной обсудить. Я подумал, что речь снова пойдет о работе у Сименса, но приглашение принял, потому что мне было интересно пообщаться со столь талантливым изобретателем. Я стараюсь не упускать возможности пообщаться с коллегами. Мне понравилось, что ужин будет проходить не в ресторане, а в номере Хефнера в отеле. Я не люблю многолюдья, да и общаться в тихой обстановке приятнее.

К моему удивлению, за ужином Хефнер не сказал и двух слов. Говорил Ридель, который чувствовал себя хозяином положения. Он выглядел много моложе Хефнера (на вид ему было лет 30), но держался очень уверенно и даже властно. Чувствовалось, что это человек, который привык командовать, а не подчиняться. Я подумал о том, что Ридель не похож на ассистента и, вообще, не похож на инженера. Скорее – на военного. Костюм сидел на нем как мундир, без единой складки. Начав с комплиментов в мой адрес, Ридель затем поделился своими впечатлениями от Соединенных Штатов, похвалил Нью-Йорк, поругал Сент-Луис и т. п. Обычная светская беседа, но за ней чувствовался какой-то подтекст. Ридель говорил о пустяках, а смотрел на меня очень серьезно. Вдруг он оборвал свою болтовню на полуслове и сказал, что имеет ко мне предложение от, как он выразился, «очень влиятельных лиц в германских финансовых кругах». Хефнер при этих словах вскочил, сказал, что ему срочно требуется подышать свежим воздухом и вышел из номера. Меня это сильно удивило, но еще сильнее меня удивило предложение Риделя. Он предложил мне работу в Германии, подчеркнув, что речь идет не о компании Сименса, а о более значительной и высокооплачиваемой работе. «Вы представляете правительство?» – прямо спросил его я. «Да», – ответил он и с поэтичностью, достойной Гейне, начал расписывать мне выгоды работы в Берлине. Дослушав до конца, я отказался, сославшись на свои обязательства перед Вестингаузом и на то, что мне невозможно взять и перенести мой рабочий процесс из Нью-Йорка в Берлин. «Хорошо», – вопреки моим ожиданиям, согласился Ридель. Я думал, что он начнет меня уговаривать, но ошибся. Ридель сказал, что в таком случае он уполномочен сделать мне другое предложение. Германских ученых весьма сильно интересуют мои работы, и они готовы платить мне хорошие деньги за то, чтобы быть в курсе того, над чем я сейчас работаю. Я ответил, что регулярно рассказываю о своей работе во время выступлений, как, например, сегодня, и не прошу за это денег. «Вы меня не поняли, – перебил меня Ридель. – Нужны ваши рабочие материалы, протоколы ваших экспериментов, ваши мысли. Нужна ваша „кухня“, полностью. За это вы будете получать 10 000 долларов в месяц. И не беспокойтесь о патентах. Мы не собираемся патентовать ваши изобретения. Мы хотим только быть в курсе». Я отказался. Ридель предложил мне подумать. Я сказал, что решений своих не меняю, и попросил больше никогда не обращаться ко мне с такими предложениями. Расстались мы весьма холодно (я ушел, не дождавшись Хефнера). Но спустя две недели Ридель появился на Пятой авеню[116] и предложил мне 20 000 в месяц и пакет акций какого-то картеля или синдиката. Я не расслышал, какие именно то были акции, поскольку в ушах у меня стучало от гнева. Как он смеет приходить ко мне снова, да еще и отвлекать меня от дела? Я снова отказался и снова попросил не беспокоить меня впредь. Ридель ушел, но через неделю я получил от него письмо, которое порвал не читая. До февраля 1894 года никто меня не беспокоил. Незадолго до того вышла книга обо мне[117], написанная Томасом Мартином. Выход книги вызвал усиленный интерес к моей персоне со стороны журналистов, в том числе и европейских. Поэтому, когда мне сказали, что со мной хочет встретиться господин Кляйбер из Берлина, то я подумал, что речь идет об очередном немецком журналисте. Но Кляйбер начал с того, что передал мне поклон от Риделя. Я встал, подошел к двери, распахнул ее и потребовал от Кляйбера, чтобы он немедленно ушел. «Я не желаю иметь никаких дел ни с господином Риделем, ни с его друзьями!» – сказал я. Кляйбер ушел.