не склонная делить власть и влияние с другими людьми, он больше всего окружал себя такими руководителями, которые в рот ему глядели, поддакивали и с готовностью выполняли любое его поручение. Ему не нужны были соратники, а тем более вожди. Он довольно нахлебался с ними после смерти Сталина, когда Маленков, Молотов, Каганович пытались изгнать его с политического Олимпа, а быть может, и сгноить где-то в Тмутаракани. Такие, как Брежнев, Подгорный, Кириченко, Шелест, были послушными исполнителями его воли, «подручными», как называл, кстати говоря, Хрущев не без едкого юмора представителей печати. Правда, когда дело дошло до сакраментального вопроса «кто кого?», именно эти «подручные» быстро перебежали на другую сторону… Ибо в политике не бывает любви — здесь превалируют интересы власти.

Впрочем, в одном отношении приход Брежнева к руководству напоминает сталинскую и хрущевскую модель. Никто не принимал его всерьез как претендента на роль лидера, да и сам он всячески подчеркивал полное отсутствие подобных амбиций. Запомнилось, как во время подготовки его речей (в бытность Председателем Президиума Верховного Совета СССР) по случаю зарубежной поездки их составителям передали главное пожелание заказчика: «Поскромнее, поскромнее, я не лидер, я не вождь…»

Не все знают, наверное, что свержение Хрущева готовил не Брежнев. Многие полагают, что это сделал М. А. Суслов. На самом деле его осуществила группа во главе с А. Н. Шелепиным. Собирались они в самых неожиданных местах, чаще всего на стадионе во время футбольных состязаний. И там сговаривались. Особая роль отводилась Семичастному, руководителю КГБ, рекомендованному на этот пост Шелепиным. Его задача заключалась в том, чтобы сменить охрану Хрущева. И действительно, когда Хрущева вызвали на заседание Президиума ЦК КПСС из Пицунды, где он отдыхал в это время с Микояном, он, видимо, сразу понял что к чему и, говорят, даже подумывал посадить самолет в Киеве.

До сих пор неясно, когда Шелепин вступил в столь рискованный сговор с Сусловым и Брежневым. Известно только, что дело происходило именно в такой последовательности: сначала — с первым, потом — со вторым. Известно также, что непосредственным поводом для заседания Президиума ЦК было выступление зятя Хрущева Аджубея в Западном Берлине, где он легкомысленно сказал о том, что нам ничего не стоит пойти на объединение двух Германий. Руководители ГДР немедленно выразили свое возмущение советским коллегам, и это послужило той искрой, которая воспламенила пожар…

Шелепин, однако, жестоко просчитался. Он плохо знал нашу историю, хотя окончил ИФЛИ. Он был убежден, что Брежнев — фигура промежуточная, временная и ему ничего не будет стоить, сокрушив такого гиганта, как Хрущев, справиться с человеком, который был всего лишь его слабой тенью. (Замечу, кстати, что отношусь с полным недоверием к рассказу Семичастного о том, будто Брежнев уговаривал его физически устранить Хрущева, как и к версии Шелепина, что инициатором заговора был не он, а Брежнев. Нет, Брежнев был слишком осторожен и даже труслив для таких действий. «Смелыми» были комсомольцы.)

Надо сказать, что действительно всей своей карьерой Брежнев был обязан именно Хрущеву. Он закончил землеустроительный техникум в Курске и только в двадцатипятилетнем возрасте вступил в партию. Затем, окончив институт, он начинает политическую карьеру. В мае 1937 года(!) Брежнев становится заместителем председателя исполкома горсовета Днепродзержинска, а через год оказывается в обкоме партии в Днепропетровске. Трудно сказать, споспешествовал ли Хрущев этим первым шагам Брежнева, но вся его последующая карьера происходит при самой активной поддержке тогдашнего первого секретаря ЦК Компартии Украины, а потом и секретаря ЦК ВКП(б).

После XIX съезда партии Брежнев становится кандидатом в члены Президиума ЦК, после смерти Сталина оказывается в Главном политуправлении Советской Армии и ВМФ. Чем больше укреплялся Хрущев, тем выше поднимались акции Брежнева. К октябрьскому Пленуму 1964 года он — второй секретарь ЦК. Таким образом, Хрущев собственными руками соорудил пьедестал для преемника…

В октябре 1964 года в составе группы сотрудников двух международных отделов ЦК я находился на загородной даче. По прямому поручению Хрущева мы готовили один из важных документов, касающихся внешней политики. Нас очень торопили. Секретари ЦК по нескольку раз в день справлялись, в каком состоянии находилось дело. Накачивая себя кофе и другими «лекарствами», мы мучительно вынашивали очередную «бумагу». Вдруг телефон затих. Никто не звонит. Проходит день. Начинается другой — ни звука. Тогда один мой старый друг говорит мне: «Съездил бы ты в Москву, узнал, что там происходит, подозрительная какая-то тишина».

Приехал я на Старую площадь. Зашел на работу, и первое, что почувствовал, — именно подозрительную тишину. В коридорах — никого, как метлой вымело. Заглядываю в кабинеты — сидят по двое, по трое, шушукаются. Но вот встретил одного человека, помнится, заведующего сектором Чехословакии. Суетливый такой мальчик, из бывших комсомольских работников. Он говорит мне: «Сидите, пишете! Писаки! А люди вон уже власть берут!» Наконец узнаю, в чем дело. Второй день идет заседание Президиума ЦК… Выступают все члены руководства. Критикуют Хрущева. Предлагают уйти «по собственному желанию».

После пленума Андропов — руководитель отдела, в котором я работал, — выступал перед сотрудниками и рассказывал подробности. Помню отчетливо главную его мысль: «Теперь мы пойдем более последовательно и твердо по пути XX съезда». Правда, тут же меня поразил упрек, первый за много лет совместной работы, адресованный лично мне: «Сейчас ты понимаешь, почему в «Правде» не пошла твоя статья?»

А статья, собственно, не моя, а редакционная, подготовленная мной, полосная, называлась так: «Культ личности Сталина и его пекинские наследники». Была она одобрена лично Хрущевым. Но на протяжении нескольких месяцев ее не печатали. Почему? Уже после октябрьского Пленума стало ясно, что ее задерживали специально.

Вскоре после того пленума состоялся мой первый и, в сущности, единственный подробный разговор с Брежневым. Весной 1965 года большой группе консультантов из нашего и других отделов поручили подготовку доклада Первого секретаря ЦК к 20-летию Победы в Великой Отечественной войне. Мы сидели на пятом этаже в комнате неподалеку от кабинета Брежнева. Мне поручили руководить группой, и именно поэтому помощник Брежнева передал мне его просьбу проанализировать и оценить параллельный текст, присланный ему Шелепиным. Позже Брежнев вышел сам, поздоровался со всеми за руку и обратился ко мне с вопросом:

— Ну, что там за диссертацию он прислал?

А «диссертация», надо сказать, была серьезная — не более и не менее как заявка на полный пересмотр всей партийной политики хрущевского периода в духе откровенного неосталинизма. Мы насчитали 17 пунктов крутого поворота политического руля к прежним временам: восстановление «доброго имени» Сталина; пересмотр решений XX и XXII съездов; отказ от утвержденной Программы партии и зафиксированных в ней некоторых