кое-какие недостатки. Но вот совершенно нелогично возникает у меня вопрос: кто я и кто на самом деле он? Вопрос вроде бы не вполне логичен, поскольку мы с ним одно целое. И всё же непонятно, какова роль каждого из нас. Казалось бы, работаем с пользой друг для друга – он мне диктует тексты, а я их обрабатываю, готовлю для печати, отдаю в издательство. И что потом? Потом всё, как полагается – я купаюсь в лучах славы, использую преимущества положения известного писателя. Но ведь и он тоже что-то получает. Я чувствую, что с каждым разом он всё увереннее держится, если такое определение применимо ко «второму я». Он уже сам выбирает и тему, и даже время, когда хочет диктовать. Голос его окреп. Когда-то я еле различал его тихий шёпот, напоминавший шорох переворачиваемых страниц, а теперь воспринимаю чуть ли не как голос командира, отдающего приказы. И не настанет ли момент, когда он захочет стать "первым я", и будет не только диктовать слова, но и указывать, что я должен делать. Так кто же он и кто же я? Кто из нас раб, а кто хозяин?»

Весьма своевременно возник вопрос! Стоит промедлить, можешь и взаправду оказаться рабом – рабом то ли своего «второго я», то ли подсознания, что одно и то же. А какую гадость Он или оно может сотворить в любой момент – это никому из нас неведомо. Вот поэтому нужно что-то предпринять, не теряя ни минуты:

«Это нежданно появившееся подозрение, то есть мысль, как может всё закончиться, повергла меня в ужас. Я этого не хотел! Достаточно было тех лет, когда пришлось носить погоны и исполнять чужие, далеко не всегда умные распоряжения. Достаточно было года в клинике, когда ощущал себя то овощем, то подопытным животным. И вот сейчас всё начнётся снова? Нет, этого не перенесу. Пусть буду бесталанным, бедным, никому не нужным стариком, но только бы сохранилось ощущение свободы. Без этого жить просто не смогу.

И я сказал ему:

– Ты извини, но так дальше не может продолжаться.

– Что ты имеешь в виду?

Чувствую, что он уже напуган. Видимо, трудно скрыть мысли от того, кто прячется в твоей же голове.

– Да вот… попробую обойтись без твоей любезной помощи.

– Ты… без меня?! Совсем, что ли, сбрендил?

– Я бы посоветовал тебе быть осторожней в выражениях…

Мы с ним почти что родственники, однако подобные оскорбления я никому бы не простил.

– Да ты же без меня ничто! Ты просто не способен быть писателем, у тебя начисто отсутствует талант!

– Возможно, ты и прав. И всё же я попробую.

– Нет-нет! Не смей! – я чувствую, он жалеет, что погорячился. – Ну погоди, Вовчик, так мы не договаривались. Нельзя же, заранее не предупредив… Да у тебя всё равно это не получится!

– Пусть даже напишу какую-нибудь ерунду, но зато я напишу сам, без посторонней помощи.

– О, господи! Да ты, как я погляжу, просто болван! Ему словно бы на блюдечке с голубой каёмочкой… А он… Правильно говорил профессор, ты полоумный, самовлюблённый графоман! Ты бездарь, шут гороховый!

Он бы, наверное, ещё долго так визжал, захлёбываясь слюной и извергая на меня потоки оскорблений. Но я уже захлопнул ноутбук».

Ну наконец-то! А то я опасался, что так и не решится на этот шаг. Теперь всё должно пойти совсем по-другому, но как? Пожалуй, и сам Вовчик этого не знает, а причина в неких обстоятельствах, которые не имеют прямого отношения к нашему рассказу:

«Сейчас всё слишком уж запутано, и разобраться в этом не могу никак. Такое впечатление, что хожу вокруг да около, не в состоянии понять, что тут к чему, как это всё устроено. Надо бы посоветоваться, и вместе с тем, не хотелось бы никого в это дело вовлекать. А то, не дай бог, если случится что, причём из-за меня, тогда и вовсе – хоть в петлю лезь, хоть снова уходи в запой, чтоб никогда уже не возвращаться.

Тут, словно бы по чьему-то повелению Он и возник из небытия, воскрес в тот самый момент, когда я на это даже не надеялся. Да после того, что мы тогда наговорили… Но что поделаешь, так получается, что теперь не до обид. Примерно это и сказал.

– Да я не обижаюсь. Как говорится, кто прошлое помянет… Вот только в твоих нынешних делах я не помощник, сразу хочу тебя предупредить.

– Но почему? Чего тебе бояться?

– Боязнь тут ни при чём. Всё гораздо глубже… Даже и не знаю, как сказать…

– Что-то я прежде такого за тобой не замечал.

– Видишь ли, за время нашей размолвки мои взгляды изменились.

– Какие ещё взгляды? У тебя всё должно быть так, как у меня.

– Эх, милай! Похоже, ты переутомился. Даже забыл, что на то и существует «второе я», чтобы в принципиальных вопросах быть оппонентом, а вовсе не поддакивать. Я не желаю вечно быть в роли попугая!

– Да никто тебя не заставляет. Только помоги!..

– Я гляжу, ты хорошо устроился, – говорю, а сам еле сдерживаю злость.

– Да я не возражаю против того, чтобы поменяться.

– Нет уж! И не надейся, по-твоему никогда не будет.

– Ну тогда прощай!

Он опять, в который уже раз, ушёл. И что прикажете мне делать? Встать на колени и биться головой об пол, выпрашивая отпущение грехов? Нет, даже не уговаривайте, извиняться я не стану».

Мы убедились, что в сложных, запутанных делах «второе я» нам не помощник. Тут требуется провести тщательный анализ, но alter ego в этом не силён. И вот допустим, что в столкновении с нынешней реальностью писатель проиграл – речь не о творчестве и даже не о том, что так или иначе с этим связано. Есть нечто куда более важное – то, что творится за твоим окном, если только соизволишь выглянуть. И если там беда, тогда вновь возникают тягостные мысли:

«Но вот зачем пишу? Чтобы кого-то позабавить? Или надеюсь, что прочитают и задумаются? Конечно, нельзя заставить любого человека изменить собственное мнение. Однако можно что-то подсказать. Помочь разобраться в том, что происходит. Ну вот и я в меру сил пытался это сделать, но на поверку выясняется – всё без толку!

Так всё же кто я – неудачник? Или же тот, кому несказанно повезло? Каюсь, как ни ломаю голову, не в состоянии ответить на вопрос. Во всяком случае, не могу себя причислить к тем сотням тысяч неудачников, у каждого из которых свой нерастраченный запас