Белку так и подмывает спросить – откуда Сережа знает, что она приехала из Ленинграда? Ее выдает особенная прозрачность кожи? Но кожа Асты еще прозрачнее. И волосы у Белки вовсе не светлые – русые, как у папы. Как у большинства собравшихся здесь внуков Парвати. Исключение составляют лишь белоголовые Аста, Миш и самая маленькая – Аля.

Ну и сама Парвати тоже, разница между ней и Алей состоит лишь в том, что волосы у Парвати – седые.

– Значит, я могу остаться? – подает голос Белка.

– При условии… Что я буду иногда заходить к тебе в гости. Ты не против?

– Хоть сто раз!

Белкиной радости нет конца, она подпрыгивает на месте и дергает пальцами мочки ушей, левую и правую попеременно: жест, подсмотренный когда-то у папы. У него есть целая система опознавательных знаков, самая настоящая семафорная азбука. Хорошо ее изучивший (к этой категории людей относятся мама и Белка) с ходу может определить, в каком настроении пребывает папа. Потирание подбородка означает крайнюю степень сосредоточенности – и в таком случае папу лучше не трогать. Его нельзя трогать, если он ставит на переносицу большой палец, а остальными описывает вокруг лба воображаемый полукруг.

Папа зол. Папа в ярости, как правило, бессильной.

Обычно полукруг случается после таинственных ученых советов, где правит бал злодей Муравич.

Зато когда папа дергает себя за мочки ушей – всё! Можно брать его тепленьким, просить чего только душенька ни пожелает: мороженое, кино, поездку на Елагин в ближайшее воскресенье, поездку на Борнео в отдаленной перспективе. И даже наручные часы – предмет давних Белкиных вожделений. В такие моменты папа готов отдать ей свои – марки «Победа», с круглым циферблатом цвета топленого молока и маленьким хронометром в том месте, где обычно располагается цифра 6. Торжественная передача семейной реликвии до сих пор не состоялась лишь потому, что запястье у Белки очень тонкое, и «Победе» на нем никак не удержаться.

Придется подождать следующего приступа радости и счастья (именно эти чувства символизируют прикосновение к мочкам ушей) – глядишь, и запястье выправится.

– А ты? – вопрос обращен к Сереже, но смотрит Парвати на Белку. И это не самый добрый взгляд на свете, в нем легко прочитывается ревность, а еще – недоумение: с чего бы это лоцман с долгожданного ванильного корабля вдруг выделил ленинградскую зулейку? Отнесся к ней с симпатией? Это в корне неверно, все симпатии должны принадлежать Парвати. И Сережа должен принадлежать Парвати.

Только ей одной.

– Я как-нибудь устроюсь, ба.

– Как-нибудь? Что еще за новые новости?

– Все лучшее – гостям. Вот и вся новость.

– Ну уж нет! Самый дорогой гость – ты, сэрдэнько мое!

– Ты сама себе противоречишь. Только что сказала, что это – мой дом. Значит, я не гость, а хозяин. Разве нет?

Как ловко все повернул Сережа! Его логика безупречна. Настолько безупречна, что Парвати вынуждена сдаться:

– Шут с вами. Зулейка пусть остается там, где остается. А ты…

– А я поселюсь в Лёкиной мастерской.

– Еще чего! Там и одному не развернуться, а уж вдвоем…

– Тогда на сеновале, рядом с Саладином. Он еще жив?

– Живехонек! Но не дело это, рядом с лошадиной мордой куковать…

– Ты не поверишь, я только и мечтал, что о нашем сеновале…

– Что же мы стоим? – вдруг спохватывается Парвати. – Ты, наверное, голодный?

– С голоду не умираю, но от твоей стряпни бы не отказался.

– И почему было не дать телеграмму? – по второму кругу начинает сокрушаться бабка. – Уж я бы всего наготовила… Всего, что ты любишь.

…Долма, плов, вареники с вишней, жареные бычки и барабулька – вот что любит Сережа. А еще – яичницу с салом, окрошку, зеленый борщ, фаршированный перец, суп из баранины, который называется чорба, открытые пироги с мясом, которые называются пиде. А еще – помидоры прямо с грядки. А еще – недозрелые сливы.

С приездом Сережи Парвати заметно изменилась, хотя по-прежнему носит темные платья. И рук у нее поубавилось, но те, что остались, заняты Сережей. Мысли Парвати тоже заняты Сережей, они витают где-то на уровне ушей мерина Саладина, и выше – там, где над лошадиным стойлом, в ворохе пожухшего сена, расположился Повелитель кузнечиков.

С тех пор как он приехал, бабка ни разу не брала в руки лозину, и железная дисциплина, установленная ею, затрещала по швам. Но и анархии не случилось: младшие дети все так же отправляются спать после обеда, Шило и не думает сбегать в Турцию на надувном матрасе, как грозился. К вечерним отлучкам Асты все давно привыкли, и никто больше не гнобит старших за их нежелание обедать и ужинать вместе со всеми.

У старших могут быть свои дела.

У Белки нежданно-негаданно тоже образовалось дело: следить за тем, чтобы никто не побеспокоил Сережу. А желающих сойтись с ним на короткой ноге – немало, начиная от неугомонного Шила и заканчивая МашМишем. Даже Лазарь, ни к кому не приближающийся на расстояние меньше двух метров, – даже Лазарь был застукан Белкой в опасной близости от Сережи.

Сережа и Лазарь играли в шахматы.

При этом Сережа делал ходы молниеносно, а Лазарь, прежде чем переставить фигуру, раздумывал по полчаса. Сережа не торопил соперника и не выказывал никакого неудовольствия. Он занимался своим обычным делом: читал книжки и что-то записывал в пухлый блокнот. Книжек в руках у Сережи может быть и две, и три. Белка пыталась заглянуть в них, чтобы понять, чем интересуется Сережа, но из этой затеи ничего не вышло. То есть заглянуть – получилось, а вот понять – нет. Иероглифы, английский, какие-то формулы и рисунки. Рисунки называются диаграммами и графиками, что-то похожее иногда по вечерам вычерчивает папа.

– …Мат, – сказал Сережа Лазарю, не отрываясь от книжки.

– Э-э… Как это у тебя получилось? – обычно не проявляющий никаких эмоций Лазарь закусил губу и почесал в затылке.

– Получилось.

– Давай еще раз.

– Не сегодня.

– Когда?

– Когда я соскучусь по шахматам.

Видно было, что Лазарь не удовлетворен ответом, зато Белка торжествовала. Все то время, что она наблюдала за игрой, ее не покидало чувство, украденное прямиком из глаз Парвати: ревность. Что, если Сережа возьмет себе за правило играть в шахматы часами, как это делает Лазарь? Тогда они сблизятся и… не-пришей-кобыле-хвост и седьмая вода на киселе займет в сердце Сережи то место, которое по праву принадлежит Белке. Ведь они с Повелителем кузнечиков – двоюродные брат и сестра, а Лазарь ему даже не родственник. И потом – именно Белка первой из всех увидела Сережу на веранде, именно про Белку он сказал: «Этой – можно!» – именно ей он уступил шкиперскую, а Лазарь – никто, жалкий паучок-кругопряд!

Делить Сережу с Парвати – еще куда ни шло, но делить его с Лазарем…