– Кофе завари, – поморщилась баронесса, – А говорить ничего не надо, девочку обидишь.

Соль вспомнила много раз слышанную притчу. «Вышел сеятель сеять; и когда он сеял, иное упало при дороге, и налетели птицы и поклевали…»

– Говорите, господин Пейпер!

Тот тоже взял сигарету, взглянул неуверенно.

– Я мог тебя, конечно, неправильно понять… Но то, что ты рассказала, очень похоже на Рейх. Только не настоящий, а тот, о котором любил распространяться покойный доктор Геббельс. Все как в фильмах Лени Рифеншталь – солнце, ясное небо, стройные колонны, белозубые улыбки. Только вместо евреев у вас «нечистые». А поскольку на Земле народ не знает, в чем его счастье, вы посылаете сюда агентуру и оружие.

Она хотела возмутиться, но вспомнила о «Хранилище». Нет, лучше не спорить. Земляне, даже самые умные, меряют мир по себе.

– Хватит! – отрезала баронесса. – Давайте о наших делах. Соланж хочет узнать, что случилось с ее соотечественниками в Рейхе. Ей сказали, что они арестованы. Если это так, то почему? По какому обвинению?

Харальд Пейпер кивнул.

– Постараюсь. Проблема в том, что сегодняшняя Германия очень похожа на ту, что была тысячу лет назад. Император, герцоги, распри между ними. За сотрудничество с Клеменцией всегда выступал Геринг, а вот Гиммлер был против. Два года назад моего бывшего шефа крепко прижали, однако он справился. Эти аресты – удар не по инопланетянам, а по Борову и тем, кто его поддерживает. Вы думаете, ультиматум Тауреда появился на свет случайно? А насчет того, что Гитлер испугался… Фюрер, конечно, человек – пугается, закатывает истерики, грызет ковры. Но все это делает очень и очень вовремя и к месту. Потому он и фюрер.

– Есть еще одна причина, – негромко проговорила Ингрид. – Не исключено, что в ближайшее время начнется большая война. Сначала Россия и Польша, а затем, возможно, и Рейх. Карты уже сброшены, и в этом раскладе Клеменция лишняя.

– Погодите! – взмолилась Соль. – Ничего не понимаю, ничего! Война, Геринг, Гиммлер… Мы-то тут причем? Мы только исследователи…

Не договорила, вновь вспомнив «Хранилище» и то, что спрятано на нижнем ярусе. Встала, провела ладонью по лицу. Начальник штаба Германского сопротивления прав. Сюда прислали ребенка. Ребенок сейчас расплачется от обиды и бессилия.

«Бьет барабан, красотки смотрят вслед, в душе весна, солдату двадцать лет. Позвякивает фляжка на боку, и весело шагается полку…»

Да, прислали ребенка, девочку, которая еще не закончила седьмой класс. Почему? Потому что она дочь приора Жеана и знает то, что не положено знать остальным – тем, кто остался на улице Шоффай. У каждого свой приказ, маленький солдат!

– Я не смогу сделать много, – тихо проговорила она. – Но то, что мне поручили, сделаю. А потом сюда прилетят взрослые и все объяснят. И вам, и мне.

7

Стальное перо на миг зависло над желтоватым листом бумаги.

– Белов или Белофф? – равнодушным голосом уточнил восседавший за столом чин.

– Белов. Через «в».

Перо принялось за работу. Чин работал без всякой спешки, тщательно выводя букву за буквой, словно заводной механизм. Серая форма, но не виденная уже, армейская, а иная, незнакомая. На столе чернильница, груда папок в дальнем углу и еще одна, пустая. В эту будут упаковывать его, новичка.

Пока что происходящее ничем не напоминало книгу антифашиста Биллингера. На ее страницах орали, топали ногами и лупили дубинками по поводу и без. И тюрьма была переполнена, в канцелярию, что на втором этаже, стояла немалая очередь. Этаж оказался действительно вторым, но вокруг – пусто-пустынно. А еще в книге имелись страшные эсэсовцы в черной форме, чуть ли не целый батальон. А здесь мундиры серые, и лица серые, и голоса пустые. И никаких дубинок. Один чин, годами постарше, за столом, другой, моложе и много габаритней, сзади, в затылок дышит.

– Имя?

Перо еле слышно скрипело по бумаге, механизм работал. Место рождения никакого впечатления не произвело, Москва так Москва.

– Воинское звание?

– Замполитрука.

Может, хоть это прошибет?

Перо и вправду замерло. Чин неспешно поднял взгляд.

– Чему данное звание соответствует в Вермахте?

– Фельдфебель. Политический состав.

Чин покачал головой.

– Не политический, а унтер-офицерский. Это военное учреждение, господин… э-э-э… Белов. В дальнейшем при рапорте звание упоминать обязательно. Не знаю, как там у вас, в Москве, а нас тут полный порядок…

Задумался, пошевелил губами.

– По крайней мере, с августа прошлого года.

Если верить книге, в «Колумбии» всем распоряжалось СС, но автора арестовали в 1933-м, с тех пор много воды утекло. Значит, в августе 1938-го тюрьму передали армии. Кажется, Биллингер писал о том, что и прежде тут держали дезертиров и прочих нарушителей устава. Значит, не передали, а вернули.

– Причина задержания?

Не он удивил, его удивили. Еще и на такое отвечать?

– Шлагбаум повредил. Врезался на авто.

Механизм скрипнул. Чин поджал серые губы.

– Железнодорожный?

Белов обреченно вздохнул. Да чего скрывать? Все равно докопаются.

– Пограничный.

На этот раз чин задумался надолго. Перечитал уже написанное, раз, другой…

– Место рождения – Москва… Это в России? Шлагбаум, говорите? Нет, это незаконный переход государственной границы Рейха. Так в дальнейшем и рапортуйте.

– На третий его? – дохнул в затылок тот, что сзади.

Чин извлек из-под пустой папки какую-то бумажку, поднес к глазам.

– Нет, на четвертый. В одиночку.

Сзади зашевелились.

– Так ведь там, на четвертом…

– Отставить! – поморщился чин. – На четвертом этаже никаких нарушений не происходит. Как и на всех прочих этажах… А вы, господин Белов, сейчас будете ознакомлены с правилами внутреннего распорядка. Извольте их соблюдать, в противном случае последует наказание согласно существующим предписаниям. Отныне вы – Номер 412. Запомните и не путайте.

Вот и номерком оделили, словно в гардеробе. Александр вдруг подумал, что ведет себя как-то неправильно. Настоящий комиссар должен на его месте… Что? Спеть «Интернационал»? Воззвать к трудящимся всего мира? Потребовать освободить Эрнста Тельмана?

– Вы не записали, что я гражданин СССР.

Чин поводил пальцем по бумаге и внезапно усмехнулся, жестко и зло.

– А некуда, боль-ше-ви-чок!

* * *

В семье саму возможность эмиграции отвергали с порога. Когда уехал сосед по лестничной площадке, профессор-химик, отец объяснил на пальцах. Беглецы из СССР никому не нужны, кроме как спецслужбам. Работу хорошему специалисту, допустим, химику найти можно, если знаешь язык, но при первом же кризисе эмигранта первым и уволят. Общаться не с кем, для белогвардейцев они так и останутся чужими. А лет через десять, когда Красная армия дойдет до Бискайского залива, с каждого персонально спросят, причем очень жестко. Мама, став очень серьезной, возразила, напомнив, что спросить могут и здесь, причем не через десять лет, а значительно раньше. Отец лишь пожал плечами. Потом, подумав, рассудил, что проще затеряться в СССР. По линии ВСНХ ему постоянно приходится ездить в командировки, причем в такие места, что иногда и возвращаться не хочется. В Якутии, к примеру, достаточно отъехать полсотни километров от города – и никакой тебе советской власти. На бумаге вроде есть, а на практике ни райкомов, ни даже ОГПУ. А на Чукотке только ленивый не ездит регулярно в Северо-Американские Соединенные Штаты. Граница, конечно, на замке, но забор построить не успели.