Времени мало. Крысы появятся, учуют запах крови, станут искать источник запаха, а спрятаться негде. Шум! Их напугает шум. И взобраться надо повыше, а не торчать на цементном полу. Лия принялась стаскивать на середину подвала бидоны, ходила, вытянув вперед руки, как слепая. На каждый бидон ставила деревянный ящик. Соорудив площадку из бидонов, придвинула ящик так, чтобы они плотно прилегали друг к другу. Сверху уложила картонные коробки, накрыла вонючим одеялом и, поставив бочонок, забралась на эту гору. Таская бидоны, обнаружила железный прут – хоть какое-то оружие. Теперь, сидя на коробках, прислушивалась к шорохам, сжимая прут и ведро. А по подвалу начали бегать крысы. Они топали громко, словно крупные животные, кряхтели, пищали.

– Господи, – прошептала Лия, – откуда они здесь взялись?

Впрочем, крысы всегда там, где люди и грязь. Однажды читала, что эти существа, агрессивные и кровожадные, особенно когда их много, не могут жить без сообщества людей, их тянет к ним. Они нападают, если чувствуют силу, хорошо прыгают. Время от времени Лия проводила прутом по бокам картонных коробок, проверяла, не взбираются ли они к ней. Коробки шатались, Лия замирала, боясь свалиться, затем перебиралась на четвереньках к противоположному краю. Когда крысы особенно громко возились, била прутом по алюминиевому ведру. Писк крыс, напуганных шумом, леденил душу, а непроглядная темень усугубляла и без того ужасную ночь. Лия расплакалась. Но продолжала бить прутом со всех сторон по коробкам или по ведру, отпугивая крыс.

Так прошла эта страшная ночь. Когда в подвале посветлело, крысы постепенно перестали шнырять по полу, Лия в изнеможении легла на свое сооружение.

Утром Каракуля отвезли на допрос к следователю. Изрядно помятый задержанный с рассеченной бровью вызвал вполне естественный вопрос Артема:

– Что с бровью?

– Поскользнулся, упал... – ответил Каракуль вяло.

– Понятно.

– А мне непонятно, почему меня держат здесь.

– Непонятно ему! – проворчал Сева.

– Всеволод, поищи Руслана, – попросил Артем. Тот встал, глядя с неприязнью на Каракуля, вышел. – Давайте поговорим без протокола. Вот, курите.

Артем сдвинул пачку сигарет на край стола. Каракуль взял одну, прикурил от огня зажигалки, поднесенной добреньким следователем, и уставился на него недоверчиво.

– Я смотрел пленку несколько раз, – начал Артем, – вы ведь не собирались насиловать Лию. В курилке вы сначала шепотом сказали ей, цитирую: «Ты совсем крышу потеряла? Я что сказал? Отдай бумаги». Лия: «У меня их нет. Я по...» Дальше вы ей не дали говорить. Вы явно закрыли ей рот. Потом долго примеривались, изучали комнату. А тот, кто хочет изнасиловать, за дело берется сразу. Потом вы все-таки решились, так как поняли, что за вами наблюдают. Хачатур Каренович обещал отдать ее своим ребятам, ведь так? И вы решили оградить ее от группового изнасилования, так?

– А ты неплохо поработал мозгами, – вырвалось у Каракуля.

– Если есть копия этой кассеты у тех, кто передал ее нам, то, просмотрев более внимательно, тоже догадаются, что вы и Лия держали бумаги в руках. Из-за них убили Алекса?

– Я не знаю, из-за чего убили Алекса. Его дела меня не интересовали, – глубоко затягиваясь сигаретой, произнес Каракуль. – Возможно, из-за них.

– А что в тех бумагах?

– Если б они у меня были, я бы не торчал в кутузке.

– Значит, вы сюда попали из-за них, так?

– Я попал сюда из-за пленки.

– Почему-то я думаю, вы знаете, где Лия и бумаги Алекса.

– Ну и думай, хрен с тобой.

– А Хачик? Зачем вас возили к нему?

– Слушай, ты больной? Посмотреть он на меня хотел, понял?

– Это ты больной, – с яростью зашипел Артем, поглядывая на дверь. – Я намерен посадить этих тварей. Ты можешь помочь, но не хочешь. Мне нужны бумаги.

– Ну, ты и мечтатель! – в тон ему ответил Каракуль, подавшись корпусом вперед. – Ничего у тебя не выйдет. Картошку сажай в огороде. А упрешься бараньим рогом, тебя, как барана, и разделают. За эти бумаги твою родню вырежут до седьмого колена. В них Алекс расписал все грязные делишки наших воротил, которые они проворачивали через порт. Суммы в них – страшные. Там Булькатый, Шкалик, Тимоха и Хачик. Это я говорю без протокола. И кончай месить языком, надоело. Есть на меня что – заводи дело, нет – отпускай.

– Ты же не уголовник, какого черта дерьму помогаешь?

– Ты не понял. Я себе помогаю, себе. Знаешь, мне еще не надоело жить. Скажи, только честно, если ты такой добрый, каким хочешь казаться, сколько меня собираются тут держать?

– Честно? Хорошо. Пока десять дней. Так решил прокурор.

– Угу. Значит, я буду поскальзываться и падать в течение десяти ночей? – рассуждал вслух Каракуль. – Многовато. Так можно инвалидом стать. А потом что?

– Потом либо отпустят, либо переведут в СИЗО.

– И это без заявления потерпевшей? М-да, грубо работаете.

Каракуля увели. Появился хмурый Сева. Артем тоже был угрюмым, но вспомнил, зачем посылал парня:

– Нашел Руслана?

– Нашел. Послал он меня. И тебя. Как допрос?

– Никак, – буркнул Артем. – Каракуля били ночью. Ты случайно не участвовал в этой постыдной акции?

– Не участвовал, – огрызнулся тот. – Но, скажу честно, с удовольствием бы раскроил ему череп.

– Вот поэтому нас не любят, Сева, – проговорил Артем, вставая. – Возьми пленку, посмотри начало, подсказываю тебе, – до изнасилования. А потом припомни информацию Руслана о событиях в доме. Когда сложишь все, получится очень интересная картина.

– Вот уж не думал, что ты станешь на сторону насильника и отморозка. Куда ты?

– Пройдусь. А ты дуй с Русланом в Краснодар. За день управитесь, я думаю.

– А командировочные?

– Ключ от квартиры, где деньги лежат, не хочешь? Мы же договорились, что работаем тихо. Начальству скажу, что вы отлучились по моему заданию. Пока.

– Зарплата у меня не позволяет ездить на свои, – проворчал Сева. Когда Артем захлопнул дверь, крикнул ему вслед: – Все какие-то психованные! Тоже мне, один обижен на весь свет, другой прямо адвокатом скоро станет. Ненормальные.

Около полудня Лию навестил сам Адам Рудольфович. Она успела разобрать ночное ложе, чтобы не догадались, на чем спала, и не убрали тару. Булькатый спустился вниз, стал в хозяйскую позу перед ней, сидевшей на ящике посередине подвала. Адам Рудольфович в отличие от Хачика не стеснялся показывать свое истинное лицо. Сила, полагал он, должна ощущаться во всем: в поведении, в речи, в жестах, во взглядах и поступках. Такой принцип помогает сломать человека.

– Ну? Может, договоримся? – спросил. Поскольку Лия молчала, ежась от холода, Адам прошелся туда-сюда, потом сказал с сожалением: – Ты очень красивая девушка, Лия. И молодая. Тебе разве не хочется жить?