Я пожала плечами: обычное дело для любого дворца. При Клаусе тут тоже было… весело. Наверно, теперь люди наверстывали упущенные годы, о которых рассказывал Эрвин: ведь его мачеха запретила всяческие увеселения во дворце.

— Так или иначе, с Элизой нам поговорить не удастся, — заключила Селеста, а я только вздохнула. — Я велю Джен, чтобы она еще поболтала с этой Аминой и другими служанками. Вдруг они что-нибудь знают?

Я взяла ее руку и повернула ладонью вверх, а потом изобразила, будто вяжу что-то.

— Хочешь узнать, занимается ли Элиза рукоделием? — сообразила принцесса. — Об этом Джен уже спрашивала, а Амина сказала — нет, после той истории, когда Элизу чуть было не сожгли, она больше не брала в руки ни спицы с пряжей, ни нитки с иголками. Ей вроде бы нравится наблюдать за чужим рукоделием, особенно за тем, как плетут кружева, но сама она предпочитает книги с картинками. Амина говорит, Элиза может часами рассматривать иллюстрации, а иногда, когда у нее хорошее настроение, читает своим дамам вслух. Но, конечно, то все нравоучительные истории, житие Создателя или волшебные сказки. Романы, — улыбнулась Селеста, — у них женщинам читать воспрещается. Неприлично!

Я посчитала на пальцах, сколько времени Элиза уже замужем, и вопросительно посмотрела на Селесту, изобразив ладонями выпуклый живот.

— Детей у них с мужем нет, — правильно поняла она мои жесты. — То есть у него есть дети от наложниц и рабынь, но не от Элизы. Поговаривают, это колдовство виновато. Он, правда, пресекает такие речи, но думать-то все равно не запретишь…

«Понятно, — вздохнула я, снова взявшись за карандаш, — что ничего непонятно. Дело все-таки в Элизе. Она что-то знает, я уверена, но не хочет или не может рассказать. Селеста, а не выйдет ли передать ей записку?»

— Боюсь, Амина не рискнет, — покачала она головой. — За такое ее могут побить, а то и задушить. Конечно, я велю Джен спросить, но вдруг Амина возьмет записку, только отдаст не Элизе, а ее мужу?

«Получится некрасиво, — согласилась я. — Как бы не вышло скандала… Ну что ж, подумаем еще, пока все в сборе, а у нас есть время!»

— Да, — кивнула Селеста, — неужто мы ничего не сможем придумать? Не верю!

«Селеста, а Герхард когда-нибудь упоминал об Эрвине и Элизе?» — вспомнила я еще одну странность, когда мы с принцессой пережидали послеполуденную жару в ее покоях, лакомясь охлажденными фруктами.

Она задумалась, накручивая золотистый локон на палец, потом покачала головой.

— Он говорил, что у него много братьев и замужняя сестра, — сказала она наконец. — Но, по-моему, не упоминал, сколько именно у него родни. Кажется… да, Герхард мог сказать, мол, скоро день рождения у Мартина, нужно отправить ему подарок. Или — скоро зимний праздник, пора поздравлять братьев. Но я ведь с ним совсем недолго… — Селеста помолчала и добавила: — Об Эрвине Герхард не упоминал, это точно. Я и увидела его только на свадьбе и не поняла, что с ним такое. Старалась не смотреть, чтобы не смущать его, а когда потом спросила у Герхарда, в чем дело, он просто сказал, мол, Эрвин калека, и попросил не говорить больше на эту тему. А почему ты спросила?

«Мне показалось, будто об Эрвине вспоминают только тогда, когда он приезжает собственной персоной, — ответила я. — Хотя… письма он получал, немного, совсем короткие, но они были».

— Думаешь, его стыдятся? — спросила Селеста.

«Не похоже на то, — покачала я головой. — Ты, быть может, видела, как его встретили братья: они были искренне рады видеть его живым и в добром здравии. Но стоит ему уехать, как они снова забывают о нем. Странно, не правда ли?»

— Пожалуй, — согласилась она. — А что не так с Элизой?

«У Эрвина она не сходила с языка, когда он начал рассказывать мне свою историю, — ответила я. — Элиза, Элиза… Он писал ей письма, да только не отсылал. Даже стихи сочинял, хоть и скверные. А Герхард?»

— Не припоминаю подобного, — подумав, ответила Селеста. — А еще… однажды я спросила, не следует ли поздравить его сестру с днем рождения, а Герхард посмотрел на меня так, будто не сразу вспомнил, что у него есть сестра!

«А ты откуда знаешь, когда у нее день рождения?»

— Но это же легко выяснить, — удивленно сказала принцесса. — Перед тем как стать женой Герхарда, я постаралась запомнить всю его родню: ведь забыть о чьем-то празднике — верх невежливости! А кто когда родился — вовсе не тайна, — добавила она. — При дворе моего отца принято отсылать поздравительные грамоты и дары родным и ближайшим соседям. За этим очень строго следят, уж поверь мне, а то случился однажды конфуз: у одного правителя женился сын, Эрик, а у другого родился внук, и его тоже назвали Эриком. Вот и спутали, кого с чем поздравлять… Хорошо еще, не дошло до серьезной обиды!

«Виновных, должно быть, строго наказали?» — спросила я.

— Конечно, — подтвердила Селеста, — это, как ни крути, дело государственной важности, и вдруг такое безобразие!..

Я невольно улыбнулась: иногда моя новая подруга казалась сущим ребенком. Конечно, в обители и дома ее выучили всему, что следовало знать принцессе, но видно было, что она совсем не знает жизни. Однако, пускай ее суждения порой и звучали наивно, Селеста все же отличалась здравомыслием и смекалкой, а это намного важнее книжной премудрости. А опыт… успеет еще набраться его! Она ведь совсем еще девочка, даром что уже замужем… Если пересчитать ее годы на русалочьи, Селеста оказалась бы вдвое моложе меня, а я-то по нашим меркам вовсе малек, не знавший большой волны и океанских глубин!

Люди, однако, быстро учатся, особенно если нужда придет, и Селеста, ввязавшись со мною вместе в игру, ни правил, ни условий которой мы не знали, старалась, как могла. В самом деле, без нее я вовсе ничего не сумела бы узнать! Она же обладала даром располагать к себе людей, была приветлива даже с распоследними служанками, а те охотно делились дворцовыми сплетнями если не с самой Селестой, так с ее наперсницей, конопатой Джен.

Вот и сейчас та прошмыгнула в комнату, изобразила подобие реверанса и протараторила:

— Ваш-высочво, сейчас муж придет!

— Чей, скажи толком? — улыбнулась Селеста.

— Ваш, чей еще? — удивилась та, потом посмотрела на меня и улыбнулась во весь рот. — Прощения прошу, брякнула, не подумавши…

Я кивнула, и Джен улетучилась, а через несколько минут вошел Герхард. Он двигался почти как Эрвин, так же легко, но более порывисто.

— Надо полагать, прекрасные дамы перемывают косточки супругам? — спросил он с иронией, поцеловав руки нам обеим, и взглянул на мой блокнот.

Я поспешила закрыть его: Селеста не посвящала мужа в наши планы, и не нужно было ему видеть мои записки.

— Чем же еще заняться, если коронация только через два дня? — притворно вздохнула она. — Наряды давно готовы, а во дворце такая скука… А уж жара! Даже нельзя выехать на прогулку, того и гляди, получишь солнечный удар!