Я еще успела подумать о том, что та же Селеста, скорее всего, и знать не знала, что происходит между мужчиной и женщиной: знатным девушкам об этом разве только мать или замужняя сестра перед брачной ночью на ушко шепнет… Бедный ее супруг!

Ну а нам с сестрами бабушка еще в малолетстве объяснила все, что надлежит знать девушкам на выданье, а чтобы мы не хихикали, не скупилась на затрещины. Ну да будто мы и до того не видели, как любят друг друга дельфины и тюлени!

— Я не хотел, чтобы это случилось вот так, — глухо проговорил Эрвин, тяжело переводя дыхание. — В чужой постели…

«Скажи еще, с чужой женой!» — прищурилась я, а он отвел глаза и добавил:

— И из жалости к калеке.

«Из жалости пусть с тобой портовые шлюхи спят!» — подумала я, а Эрвин, уже выучившийся понимать меня без слов, сказал:

— Нет уж, я на них разорюсь!

«До чего же глупы бывают люди!» — подумала я и уснула, не выпуская его руки, а проснулась рано поутру от поцелуя.

— С добрым утром, — тихо сказал Эрвин, а я улыбнулась в ответ. — Я…

Я высвободила руку и попыталась обнять его, но он отстранился и пристально взглянул мне в лицо..

— Так нечестно, — произнес он негромко, — ты ведь не любишь меня, Марлин. Я похож на Клауса, в этом все дело. Если бы тебе встретился кто-то еще из моих братьев…

«Глупец! — теперь я разозлилась всерьез. — Думай обо мне, что хочешь, но я с тобой вовсе не потому, что вы с братом похожи. Да вы вовсе не похожи, если уж на то пошло!»

— Наверно, я просто боюсь поверить в то, что кому-то понадобился именно я, — с невеселой усмешкой произнес Эрвин. — Самый младший и самый никчемный. Урод и калека.

«Художник и поэт, — улыбнулась я в ответ, — пускай стихоплет из тебя и неважный, зато искренний. Ты умный и добрый. А что не красавец, так и я по нашим меркам не вовсе хороша!»

— Марлин, я спросил тебя тогда, — сказал он, помолчав, — может ли быть потомство у людей и русалок… Ты ответила «да», но не солгала ли ты мне ради утешения?

Я покачала головой. Зачем же врать о подобном?

— Тогда мне не страшно умирать, — тихо произнес он и поцеловал меня в висок. — Если я могу надеяться, что хотя бы часть меня останется здесь, я уйду спокойно… Да что же ты делаешь?!

Я всего лишь сдавила его плечо до боли, до синих синяков, которых все равно не будет видно под рубахой, потому что ему рано было думать о смерти. И он знать не знал, что русалки могут иметь потомство и от умерших мужей — наше тело умеет и не такое. Конечно, через полвека такое проделать не получится, но, скажем, дюжина лет — не срок. Младший мой дядя родился через три года после гибели бабушкиного супруга, и никто никогда не осмеливался усомниться в его происхождении!

Но сейчас я не могла себе позволить ничего подобного. Скажите на милость, как прикажете разыскивать колдунью и, возможно, бороться с ней, будучи в положении? Это в воде я осталась бы достаточно быстрой и сильной, но и то вынуждена была бы беречься, а на суше вовсе сделалась бы беспомощной! Я видела человеческих женщин и прекрасно понимала, что в таком состоянии не сумею ни убежать, ни дать отпор… Нет уж, придется Эрвину подождать! И если уж он хочет увидеть потомство, мысли о смерти ему придется оставить пусть и не навсегда, но до глубокой старости, это уж точно…

— Уже полдень, — произнес Эрвин, прислушавшись к бою склянок, но даже не подумал встать. — Ты не проголодалась?

Я покачала головой. Вот пить хотелось, это верно, но в каюте нашелся кувшин с водой.

— У меня дурное предчувствие, — сказал мой муж и обнял меня крепче прежнего. — Не знаю, в чем дело, но мне хочется поскорее убраться с этого корабля. Мне не нравится на нем. Так и кажется, что вся эта позолота вот-вот облезет, украшения размокнут, как бумажные, и отвалятся, и окажется, что это старое-престарое корыто, которому давно пора на дно. Или на дрова.

Я тоже ощущала что-то подобное, но объяснить это никак не могла. Просто витала в воздухе тревога, но откуда могла исходить угроза, я не понимала.

— Нужно подняться наверх, — сказал Эрвин наконец, а я кивнула и принялась приводить себя в порядок.

Для этого мне вовсе не нужно звать горничных, хотя они, кажется, сторожили под дверью каюты: стоило поднять засов, как девушки мигом принесли еще воды и легкий завтрак. Ну а одеться я и сама была в состоянии!

Кажется, этой ночью на корабле никто не спал: было уже далеко за полдень, а гости шахди Оллемана еще только-только открывали глаза. Многих, по-моему, мучили похмелье и головная боль, ну да это было делом поправимым: ведро забортной воды на голову и стакан вина с хорошей закуской быстро вернули им человеческий облик.

— Не корабль, а сонное царство, — сказала мне Селеста, потом подвинулась поближе и шепнула: — Прикрой шею, у тебя там очень уж заметно… Вот, возьми мою косынку.

Я поблагодарила ее кивком. Да уж, Эрвин не сдерживался, а если все его братья таковы и хотя бы половина из них нашла себе сегодня подруг, то я удивлена, как это «Лебедь» еще не развалился на части!

— Элиза так и не показывалась со вчерашнего вечера, — негромко произнесла Селеста. — После фейерверка она ушла вниз и больше не появлялась. Странно, не правда ли?

Я могла только развести руками: откуда мне знать, странно это или нет? Может быть, шахди просто не хочет, чтобы его супруга находилась среди подвыпивших гостей!

«Лебедь» разворачивался: нужно было прибыть до темноты, ведь завтра коронация, припомнила я. Ну что ж, покутили и будет, пора и честь знать.

Мне же хотелось на родной берег, к маяку, в тенистый сад, я не желала торжеств, а лишь тишины и покоя. Думаю, Эрвин мечтал о том же, недаром ведь он всё смотрел и смотрел вдаль, в ту сторону, где был его дом. Пускай он родился в королевском дворце, все-таки небольшая усадьба стала ему куда дороже этих роскошных, пышно убранных залов…

— Смотри, Элиза, — тронула меня за руку Селеста, и я подняла голову.

Золовка в самом деле вышла на палубу, и я поразилась — отчего-то она была одета иначе, нежели прежде. На ней было самое обычное платье, почти как на мне или Селесте, а голову едва прикрывало легкое покрывало. Только плотные перчатки выше локтей остались теми же самыми.

— Господа братья мои, — негромко произнес шахди Оллеман, когда утихли приветственные возгласы. — Моя супруга, ваша сестра, хочет говорить с вами. Сейчас, пока солнечный круг еще не коснулся своим краем морских волн, она скажет все, о чем так долго молчала. Выслушайте ее, прошу вас, ибо ее слова имеют отношение и к вам.

Он склонил гордую голову и отошел в сторону, пропустив вперед супругу. Теперь Элиза смотрела на братьев: они стояли по правую и по левую руку от нее, как солдаты в строю, и это было… странно.

— Их больше нет, — сказала вдруг она каким-то чужим, надтреснутым голосом. — Клаус, Михаэль, Мартин… Их осталось восемь…