Мы с Офелией приехали в «Ому» к назначенному часу, но там было полно народу, и нам пришлось подождать, пока освободится столик. Кроме того, там крутили народную музыку, и нам приходилось кричать, чтобы услышать друг друга.

— Я сейчас съем эти шарики из сливочного масла, — угрожающе сказала я, накалывая их на вилку.

— Что ты делаешь!

— Знаешь, с кем я сегодня познакомилась? С Рэем Мартинесом. Он похудел, лопая один жир.

— Триглицеридная диета. Говорят, она работает.

— Лучшая диета — это диета от моей мамы, та, в которой надо есть из пустых тарелок.

— Тебе снова приснился этот кошмар?

— Сегодня ночью опять. Ты считаешь, что это может что-то значить? Я в свое время была обделена материнской заботой или что-то типа того?

— Скорее всего, ты просто ложишься спать на голодный желудок.

Нам принесли две тарелки с кипящим луковым супом, и, пока мы сражались с расплавившимся сыром, который растягивался неуправляемым образом, Офелия решилась подойти к сути вопроса:

— В сумасшедшем доме тюрьмы «Пикота» — вот где Матильде, по ее словам, познакомилась с твоим ангелом.

— Что это за место? — спросила я, чувствуя, как изнутри меня словно пронзают иглы, но стараясь показать, что эта тема лишь слегка меня заинтересовала.

— Тюрьма для умалишенных. Эта «Пикота» просто ужасна.

— Разъясни поподробней. Скажи, что конкретно тебе сказала Матильде и насколько ей можно верить.

— Как я уже говорила, у нее бывают моменты просветления, и из того, что она рассказывала, мы знаем кое-что о ее прошлом. Судя по всему, ее муж сидел, если все еще не сидит, в этой тюрьме.

— Сеньор Лимон.

— Да. Матильде навещала его каждую неделю в течение нескольких лет, пока сама не съехала с катушек. Едва увидев твоего ангела, она начала кричать, что знала его, что этот юноша содержался в одном отделении с ее мужем.

— Она упомянула его имя?

— Немой. Она сказала, что его звали Немой.

После обеда Офелия отправилась в свой приют, а я позвонила секретарше в «Мы», хорошей девушке, и попросила, чтобы она на завтра сделала для меня две вещи: организовала встречу с известным экспертом в области питания, чтобы поговорить об отрицательных сторонах жировой диеты, и оформила разрешение на посещение сумасшедшего дома при тюрьме «Пикота».

На джипе Гарри я рванула в Галилею. Орландо должен был уже вернуться из школы.

— Орландо, — попросила я его, приглашая в «Звезду» на газировку и «Фрунас»[20], — расскажи мне все, что ты знаешь о своем брате. Мы должны сложить вместе все кусочки головоломки его жизни, понимаешь?

— Все есть в тетрадях моей мамы.

— Я хочу знать о других вещах. Например, где он провел детство.

— Это тайна, как прошлое Христа, ведь никто не знает, каким оно было.

— Постарайся понять. Ты очень умный мальчик. Тебе не кажется, что не иметь прошлого — это ужасно?

— Ой, да, еще как ужасно — ужасней не придумаешь. Я смотрел по телику кино об одном сеньоре, который все позабыл после аварии, и он не узнавал уже ни свою жену, ни своих детей, ну так вот этот сеньор…

— Ты мне в другой раз расскажешь. Сейчас подумай. Должен быть кто-то, кто знает что-нибудь и может нам помочь.

— И тогда этот сеньор отправился бродить как сумасшедший по улицам, а его жена думала что…

— Орландо…

— Да, хорошо. Сейчас… сейчас… Ну, если кто что и знает, так это сестры Муньис.

— Сестры Муньис?

— Естественно! Они все знают, то есть все, что происходит в этом квартале. Понимаете, они провидицы?

— Для этого не нужно быть провидицами, достаточно быть сплетницами.

— Нет, что вы! Разве можно так говорить! — Орландо вытянул верхнюю губу, как это принято у жителей Боготы, выразив тем самым досаду на полное отсутствие у меня здравого смысла. — А вы в курсе, что они знают и то, что произойдет завтра? И в будущем году? Эх!

— Хорошо. Веди меня к сестрам Муньис.

— У вас есть деньги, Мона?

— Сколько-то есть. А зачем?

— Мы скажем, что вы пришли купить у них мармелада, так у них не возникнет подозрений…

Сестры Муньис, Чофа и Руфа, жили не в Нижнем квартале, а в более престижном районе Галилеи, в двух кварталах от церкви.

— Сеньорита Чофа! Сеньорита Руфа! Надеюсь, у вас есть мармелад на продажу! — крикнул Орландо и юркнул в дверь.

Я осталась ждать на улице, любуясь на город с высоты, от которой захватывало дух, я наслаждалась его великолепной, гигантской панорамой, едва замутненной клочьями дымки.

До моего носа доносились запахи еды, они налетали поочередно, один за одним, словно я читала список блюд в меню, такие отчетливые, что я могла угадать, что готовили на ужин в каждом из домов квартала. Например, я была уверена, что в голубом доме на углу тушили бананы, за соседней розовой дверью жарили мясо, в доме напротив поставили на огонь какой-то бульон с кориандром.

Мимо меня прошествовал осел, груженный дровами, и еще один, который вывозил помои. За ними прошла пара парней, которые алчно посмотрели на мой замшевый пиджак, а возможно, и на меня саму, это мне так и осталось неясным. Сказав, что у меня клевые титьки, они двинулись дальше, и в конце концов я увидела Орландо, возвращавшегося за мной.

Сестры Муньис были заняты, производя в товарном количестве лимонные дольки в сиропе, колдуя у угольной печки среди медных котелков. Их кухня была настоящей фабрикой: в разнообразной посуде что-то бурлило, в воздухе витали невиданные ароматы, на столах лежали свежие фрукты, стояли банки и бутылки, с которых нужно было ободрать этикетку оригинального продукта, чтобы упаковать туда что-нибудь новое, тут же были и склянки, уже прокипяченные и готовые к разливу, килограммы сахара, ножи, половники и ситечки. Сестры Муньис порхали среди всего этого великолепия, что-то помешивая, тут убирая горечь, а сюда бросая щепотку соды. Наконец, прямо здесь же стояли ряды готовых продуктов: мармелад из маммеи[21], сладости из горной папайи, желе из гуайявы, консервированные тамарилло[22]и даже антильские сливы в сиропе. Господи Иисусе, я не видела антильских слив с бытности моей в доме Мамы Ноа, моей бабушки, где каждому внуку подавали его порцию на тарелке английского фарфора — пять или шесть антильских слив, покрытых пушком, круглых, сиреневых. Мы высасывали из них мякоть, а потом вели настоящую войну, шныряя по коридорам (выложенным той самой плиткой, которую я уже упоминала) и по лестницам, бросаясь косточками: бац! — тому, кто зазевался, в голову попадал выстрел, а тем временем в своей комнате страдала бабушка, мучаясь атеросклерозом, из-за которого мозг ее орошался каплями слишком густой крови, и она сгорала от нетерпения, дожидаясь возвращения дедушки, уже давно умершего, и с отвращением стряхивала мириады сухих листков, беспрерывно падающих на ее кровать.