доктор на меня, — потрясающе выглядишь. Стройная, загорелая. А откуда такой загар? Уже успела на какие-нибудь Канары смотаться?

— Да какие Канары, Владимир Сергеевич, на даче сижу, баню строю.

— Баню строишь? Отлично! Первый пар — мой. Заметано?

— Заметано, — засмеялась я.

— Ладно, хорош к моей дочери клеиться, — встрял дед. — Что у Джеда сломано, ты можешь сказать или нет?

— Вот пристал, — подмигнул мне Никольский, — все они такие, эти родственники и близкие наших пациентов. Сначала угрохают бедных, а потом охают да ахают.

— Да ну тебя, право, — разозлился дед. — Не понимаешь, что ли, как мы волнуемся. Сейчас вот от консула прятались. Покалечился-то он все-таки на нашей даче.

Доктор удивленно вскинул брови.

— Какой такой консул? Меня не информировали. Пойдемте-ка к нему.

Мы подошли к палате, в которой лежал Джед, и Владимир Сергеевич, распахнув дверь, галантно пропустил меня вперед. Палата была одноместная, оборудованная по последнему слову медицинской техники. Наш профессор лежал на специальной кровати-трансформере. Рядом на тумбочке высился огромный букет роз, а на столике, придвинутом к кровати, стояло блюдо с фруктами. Как видно, визитеры уже завалили Джеда цветами и фруктами. Мы с отцом в этом смысле не отличились оригинальностью, тоже притащили цветы, соки, фрукты.

— Ну, что? — сказал Владимир Сергеевич, — как видите, пациент улыбается. Ну, небольшое сотрясение мозга, ну, перелом ключицы, а так все в полном порядке. Через три дня выпишем. Забирайте своего профессора домой.

«Ну, к нам домой Джед уж точно не поедет, — подумала я. — Чего он там только не натерпелся. Даже вот в больницу угодил».

Дед, показывая на цветы и фрукты, стоявшие на столике возле кровати, спросил по-английски:

— Дружище, у тебя сейчас были посетители из посольства?

Джед вроде бы не сразу понял вопрос, но потом энергично закивал головой.

— Ты зачем так головой трясешь? — забеспокоился отец. — Тебе нельзя делать резких движений. Правда, Владимир? — повернулся он к Никольскому.

— Что? — не понял доктор. — Будь любезен, дорогой, говори по-русски, пожалуйста.

— Я говорю, — дед перешел на родной язык, — что при сотрясении мозга нельзя так дергать головой.

— Успокойся, Викентий, сотрясение совсем незначительное. В сущности, он просто обо что-то рассек кожу на лбу, а сознание потерял скорее по другой причине. У него, похоже, гипертония. Вообще эта штука пренепреятнейшая и намного серьезней, чем то, с чем он у нас находится.

Дед снова обратился к Маклахену:

— Ты слышал, Джед? Доктор говорит, что у тебя повышенное давление. Тебе лечиться надо.

Профессор легкомысленно отмахнулся.

Мы посидели возле Джеда еще немного, поболтали о том о сем и, пообещав навестить его в ближайшие дни, отбыли. Уже в машине я сообщила деду о том, кого видела в палате у Джеда. А видела я там не кого-нибудь, а Сашку Купатова собственной персоной, и неважно, что только со спины. Я узнала его голос.

— Опять этот вездесущий Купатов, — мрачно произнес отец. — А откуда он узнал, где находится наш Джед? И что ему от него нужно?

— То, что Джед находится в Склифе, по-моему, знают все. Да это и не секрет. Но вот что меня удивляет больше всего, — сказала я, — так это то, что Маклахен скрыл от нас, что его навещал Санька. Почему?

— А о чем они говорили? — спросил отец.

— Толком не поняла. Видела только, что Сашка вертел перед Маклахеном какую-то коробку. Конфеты, наверно.

— Он его отравить решил! — крикнул отец и выскочил из машины.

Мы неслись по больничным коридорам, притормаживая только на поворотах, и с криком: «Конфеты отравлены!» ворвались в палату бедного Маклахена, чем совершенно перепугали последнего. На шум прибежали «Клаудия Шиффер», две нянечки и Владимир Сергеевич.

— Что случилось? — спросил он, быстро входя в палату.

Отец не ответил. Он рылся в Джедовой тумбочке. Доктор Никольский велел дамам отправляться на свои рабочие места, а отцу посоветовал прекратить шмон и объяснить, в чем дело.

— Конфеты отравлены, — уже шепотом сообщил дед.

— Какие конфеты и почему отравлены? — тоже шепотом спросил доктор Никольский.

— Джед, — обратился отец к ничего не понимающему американцу, — где коробка, которую тебе принес Александр Купатов?

При упоминании Санькиной фамилии профессор заметно напрягся, но продолжал делать вид, что ничего не понимает.

— К тебе приходил кто-нибудь сегодня, приносил коробку конфет? — не отступался отец.

Джед расплылся в улыбке:

— Памела приходила, — сказал он, — принесла цветы. Еще приходил мой коллега по университету, принес фрукты, — Джед показал на блюдо, стоящее на столике. — А конфет никто не приносил, я не люблю сладкого.

Дед растерянно посмотрел на меня.

— Я не говорила, что это точно были конфеты, — оправдывалась я.

— Викентий, — обнял приятеля Владимир Сергеевич, — пойдем, я тебе капелек налью. Ты вот все скачешь-скачешь молодым козлом, а ведь годы берут свое, о здоровье надо больше заботиться.

Мы с позором покинули стены лечебного заведения и, загрузившись в машину, вырулили из ворот на улицу. Дед дулся и молчал до самого моего дома. Я тоже молчала, пытаясь осмыслить события последних дней и роль Саньки Купатова в них.

Добравшись наконец до моей квартиры, мы для начала обследовали замок во входной двери. Все выглядело как обычно, следов взлома не наблюдалось. Войдя в прихожую, я внимательно осмотрелась и даже принюхалась. Нет, ничего необычного не было, и следов пребывания посторонних лиц я не заметила. В конце концов с чего мы решили, что в моей квартире должен был побывать вор? К Димке же он не забирался.

Я прошла в свою комнату. У нас со Степкой двухкомнатная квартира. Одну маленькую комнату занимает он, бывшую двенадцатиметровую кухню я превратила в собственную спальню, а из большой комнаты мы сделали кухню-столовую-гостиную. Так вот именно в моей комнате мы, к нашему с отцом ужасу, обнаружили следы пребывания кого-то постороннего. Такой погром я видела только в кино. Практически все, что раньше находилось в шкафах и на полках, теперь было разбросано по полу. Книги, постельное белье, одежда, фотографии — все вперемешку валялось на ковре. Увиденное привело меня в состояние ступора. Дед тоже стоял с раскрытым ртом.

— Что же это такое? — наконец произнес он. — Очень смахивает на обыск.

— А что, в твоей квартире