где угодно, хоть в огороде, что однажды он, к слову сказать, и проделал, безуспешно, правда.

— Давайте, рассказывайте, — заерзал он на стуле. — Мы же должны знать, что у вас здесь происходит и к чему мне готовиться.

— Ну, начинается, — засмеялся Степка. — Завтра Фира нацепит черные очки, надвинет на нос шляпу, еще и плащ бабушкин наденет, если погода позволит, и будет изображать из себя сыщика.

Фира обиделся и сидел нахохлившись, как больной воробей.

— Не обижай старика, — вступился за Фиру Димка. — Тем более что вновь прибывших действительно необходимо посвятить в то, что произошло здесь за последние дни.

— А что здесь все-таки произошло? — Фира уже забыл обиду, и глаза его опять горели от любопытства.

Пришлось в общих чертах описать события, произошедшие в поселке и непосредственно в нашем доме за последние дни.

Димка, в свою очередь, поведал о своей встрече в Париже с мадам Бессьер и о семейной реликвии — рубиновой сережке, которую мы ищем, но пока не можем найти.

Еще я рассказала о том, что в больнице видела Сашку Купатова. И хоть на сто процентов поручиться, что это был он, не могу — лица не видела, но со спины я его узнала, а голос точно был его.

Услышав про это, Димка аж подпрыгнул от возмущения.

— И после этого вы хотите пойти к нему в гости? Неужели не ясно, что все, что произошло, — его рук дело? Не в гости к нему надо идти, а выставить охрану возле американца. Зачем, вы думаете, он там крутился? Здесь не удалось убить, так он решил в больнице его прикончить.

Димка не на шутку раскипятился и готов был повесить на Саньку все наши беды, включая и Мишаниных строителей.

— Погоди, Дима, остынь, — сказал отец. — Я лично не вижу мотива, зачем Александру убивать Джеда. И потом, Джед не сказал, что у него побывал Александр. А может, никакого Купатова и не было, а Марьяша просто ошиблась? — Отец посмотрел на меня, а я уже не знала, что и думать.

Вроде бы точно это был Санька, а, с другой стороны, лица-то его я не видела. Может быть, я действительно ошиблась?

— Ну, так вот, — подытожил отец, — ничего наверняка мы пока не знаем. А значит, если мы хотим хоть что-то узнать, нам не в доме запершись нужно сидеть, а как раз наоборот, больше общаться с окружающими: присматриваться, прислушиваться, задавать провокационные вопросы, спрашивать, кто и где был тогда-то, что делал там-то и так далее. Задача всем ясна? Короче, сегодня у нас будет вылазка в стан врага на шашлыки.

Вот те раз! То говорил, чтобы мы сидели тихо и не высовывались, а теперь все наоборот...

Вечером мы в полном составе двинулись в гости к Саньке.

Димка, правда, поартачился немного для порядка, но потом, сменив гнев на милость, отправился вместе со всеми.

В подарок новоселу мы прихватили сувенир из Парижа — картонный чемоданчик с металлическими замочками, внутри которого на синтетической соломке лежали бутылка французского коньяка и две пузатые рюмки. Эту коробку привезла из Парижа мама в подарок отцу от Поля. Помню, как бушевал тогда дед, кричал, что не прикоснется к вину из рук врага, это он Поля имел в виду. И правда, не прикоснулся, коньяк покоился в чемоданчике уже целый год.

В саду у Саньки был накрыт огромных размеров стол, составленный из нескольких разных столов, столиков и даже тумбочек. Все это архитектурное сооружение, покрытое белыми скатертями, было уставлено невероятным количеством блюд со всевозможной снедью. От этого потрясающего изобилия, где разве что только не было ледяных скульптур для полного антуража, душа радовалась, а слюни капали. На отдельном столике стояли шеренги бутылок, а перед ними ряды рюмок, фужеров и стаканов.

Вот уж никогда бы не подумала, что взбалмошный Сашка может оказаться таким эстетом и гастрономом.

Изобилие на столе не смущало, нет. Сашка хоть и обретается в нашем поселке всего месяц, но уже широко известен как человек не только компанейский, но и чрезвычайно щедрый. Удивляло то, как он все это сумел организовать и приготовить, наконец. На тарелках не просто лежали рыба или колбаса с икрой. Нет. Здесь были и фаршированные помидоры, и грибы в сметане, запеченные в кокотницах, и корзиночки с креветками, и черт знает что еще.

Я застыла у стола, созерцая все это гастрономическое роскошество, пока меня Димка локтем не толкнул.

— Рот закрой, дорогая, — прошипел он. — Что, еды никогда не видела?

— Это Санька мать таким образом охмуряет, — прошипел с другой стороны Степка.

Я ничего не ответила этим двум недобрым людям и направилась к мангалу, возле которого священнодействовал Санька. Увидев меня, он передал бразды правления Славке Большому и пошел навстречу всей нашей компании.

— Вот и хорошо, что пришли, — обрадовался он. — Теперь все в сборе, давайте садиться за стол, шашлык скоро будет готов. Прошу всех к столу! — крикнул он гостям. — Мишаня, Евгения Львовна, идите сюда, успеете еще наговориться.

Лариска с Мишаней стояли возле качелей и о чем-то оживленно беседовали с четой Коноваловых.

Евгения Львовна, судя по всему, уже простила провинившихся Ивана Петровича и Саньку (это когда те напились вдвоем до положения риз) и сегодня пребывала в отличном расположении духа.

Лариска тоже была в приподнятом настроении. В новых узких брючках и декольтированной кофточке она выглядела просто сногсшибательно, особенно на фоне грушеподобной Евгении Львовны.

Помимо Шурика, Славки, Петро Петровича и их жен, на садовый бал были приглашены наши соседи — генерал Степан Евсеевич с супругой, Валентиной Петровной. Жена генерала по случаю торжества принарядилась в очаровательную белую блузочку с множеством воланов, которые приходили в движение всякий раз, когда мадам Лабудько вздыхала или начинала говорить. От этого она походила на гигантскую белую хризантему. Сам генерал, по-дачному без лампасов и без галстука, блестел в лучах заката свежеобритой головой. Судя по всему, Валентина Петровна стригла сегодня Маклауда, а после пса она обычно той же машинкой бреет под ноль и самого генерала.

Атмосфера в саду была доброжелательной, но непринужденной назвать ее было нельзя. Все вроде бы давно друг друга знали, но встретились вот так за одним столом впервые. А все благодаря Саньке. Есть у него талант общения. Такие душевные качества невозможно в себе воспитать. Это или есть, или нет. С этим