Санторий вспылил. Он выхватил из кошеля горсть монет и бросил в лицо охотнику:

— Деньги?! Так вот, в чём дело? На, забирай! Только за ними и пришёл, а не за мной, верно? Да работающие здесь женщины честнее тебя! А ты… ты… Да лучше бы ты их у меня отобрал!

— Я?! Да ты сам упёр их из храма!

— Прихожане жертвовали на то, чтобы Слово Троих звучало громче! И я, да будет тебе известно, потратил их на благое дело!

— Если баба поминает Богов, это не значит, что она ударилась в религию, придурок!

— Вообще эта, по-моему, была в шаге от того, чтобы уйти в служки, — вставила Талла.

— А то я не знаю! По-твоему, я тупой?! — негодовал Санторий.

— По-моему, — да! — лаконично подтвердил Верд.

— Ну так и оставил бы меня здесь, где царит любовь! — патетично потребовал Санни.

Дурная задумчиво пнула ледышку:

— Она же царит только пока кошелёк полный…

— Вот-вот, — поддержал её охотник. — А потом ты без денег и штанов по городу бегал бы в поисках своих пожитков!

Санторий просветлел.

— Верд…

— Идиот!

— Верд…

— Ты что, не узнаёшь этот город? Не понимаешь, что с тобой могут сделать, если поймают?

— Верд…

— Или совсем память отшибло после стольких лет чтения молитв?

— Верд, так ты обо мне… заботился?!

— Нет! — гаркнул охотник.

— Да, — деловито перевела Талла.

Промокнув выступившие слёзы, толстячок смущённо поправил рясу и раскрыл объятия:

— Друг мой…

Верд попятился:

— Отвали.

— Дорогой мой сердечный друг…

— Отстань!

Охотник никогда не трусил перед лицом опасности. Оглоеды, шварги или разбойники не заставляли его так затравленно озираться.

— Дру-у-у-уг!

— Отстань, сказал!

Точку в ссоре поставила Талла. С восторженным писком она бросилась на шею наёмника:

— Обнимашки!

А там уже и Санторий подоспел.

— Я знал, я чувствовал, что между нами ещё не всё кончено! Друг! Побратим! Брат! Я верил, я чувствовал!..

— Да отпустите меня! Ненормальные!

Мужчина вертелся на месте в попытке сбросить с себя воспылавших любовью спутников, но те вцепились клещами и только дрыгали ножками, когда Верд в бешенстве приподнимал их над землёй.

С трудом выпутавшийся из кольца рук, пришибленный, беспомощный и несчастный, наёмник побрёл по узким улочкам. Наполненные счастьем спутники не отставали, хотя сейчас охотник дорого бы отдал за то, чтобы какая-нибудь сосулька отскочила от крыши и похоронила их обоих.

— Теперь мы никогда не расстанемся, друг!

Охотник осознал, что скоро начнёт тихонечко подвывать.

— Я так рада, что вы помирились! — Талла подпрыгнула, сшибая с ближайшей крыши снежный бархан.

— Возблагодарим же Богов, наделивших тебя умением прощать!

Наёмник не отказал себе в удовольствии и всё же взвыл.

Пережить события этого вечера Верд оказался способен только после пары кружек горячего и крепкого напитка. Талла вместо своей порции получила по носу и разогретый компот, а вот Санни с большим удовольствием поддерживал питие «за возобновление дружбы».

— Да будет тебе известно, что я и пальцем не тронул ни одну из падших женщин в доме госпожи Ласки! — торжественно рыгнув, выдал Санторий.

— Да плевать я хотел, чем ты их, — отмахнулся Верд.

— Нет, ты не понимаешь! — служитель перегнулся через стол и схватил охотника за ворот рубашки. Тот очень-очень медленно опустил взгляд на смятую ткань, а потом снова поднял на лицо приятеля. Санни кашлянул, расправил воротничок и сел на место. Но долго не промолчал: — Многие годы Дом Желаний не давал мне покоя!

— Ещё бы, — фыркнула Талла, — видела я, чем там мужики занимаются. От такого покой и сон не то что на годы, на всю жизнь потеряешь: кошмары видеться начнут…

— И ты туда же, невинное дитя?!

Верд приподнял бровь, а колдунья удивилась вслух:

— Невинное дитя? А как же «наглое, неугодное Богам отродье»?

— Издержки профессии, — потупился служитель. — Но истинно говорю вам, истинно! Не развлечения ради явился я в Дом Желаний, а спасения душ для!

— Чего спасения? — вполголоса уточнила Талла у наёмника, запутавшись в хитросплетениях речи.

— Души, — краем рта пояснил Верд.

— Душ! Многих и многих душ!

Вдохновлённый, служитель вскочил на стол, опрокинув при этом кувшин с напитком. Верд успел подхватить своё вино и компот колдуньи, откинулся на стуле назад, чтобы оратор случайно не навернулся на него.

— Слазь, — лениво велел охотник, но Санни разошёлся.

— Трое Богов говорили через меня! Они огласили волю свою! Сии брошенные, одинокие, несчастные женщины не могут боле жить во грехе!

Проходящая мимо об руку с кавалером представительница древней профессии склонилась к парочке и любопытно уточнила:

— Это он про каких женщин?

Верд бегло осмотрел работницу с ног до головы и сообщил:

— Да про таких, как ты.

— Брошенные и одинокие? Ну-ну, — усмехнулась та и, повиснув на плече спутника, прошествовала дальше.

— Несчастная! — возопил ей вслед Санни. — О подобных тебе повелели мне заботиться Милостивые Боги!

— Приходи заботиться завтра, милый! — получил он в ответ воздушный поцелуй.

— Мой долг вытащить вас из пучины порока! — безнадёжно возопил служитель вслед жрице любви, но та лишь кокетливо погрозила ему пальцем. Пучина явно устраивала женщину по всем критериям.

И тут до Верда, наконец, дошло. Он аж стукнул кулаком по столу, из-за чего Санторию пришлось пятиться и боязливо спускаться на стул. И как он раньше не догадался! Подпруга у служителя, видите ли, порвалась! Аккурат за час до этого проклятого городка!

— Санни, ты опять ходил к ней? — подчёркнуто спокойно поинтересовался охотник. Приятель, близко знакомый с привычками Верда, шумно сглотнул. Это спокойствие не сулило ничего хорошего. — Санни?

Толстячок потупился и невинно сложил ручки на животе.

— Санни? — поддакнула любопытная Талла.

— А ты, — Верд нахлобучил на белую макушку снова сползший капюшон, — не лезь и укутай голову! Тут полный город военных. Если тебя поймают на колдовстве, казнят не задумываясь! Это что значит?

— Не колдовать, — устало зевнула девушка, натягивая капюшон до бровей.