— Ну а теперь будь молодцом и беги в свою постель.

— Ладно. Знаешь, я уже не чувствую себя несчастным. У меня отличное настроение. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи!

Аня со вздохом облегчения опустилась на подушку. Ох… как хочется… спать! Но в следующую секунду снова послышалось:

— Аня!

Дэви опять был возле ее постели. Аня с трудом подняла тяжелые веки.

— Что еще, дорогой? — спросила она, стараясь скрыть звучащую в голосе досаду.

— Аня, а ты замечала, как мистер Харрисон умеет плевать? Как ты думаешь, если я буду долго упражняться, то смогу научиться так плевать?

Аня села в постели.

— Дэви, сейчас же отправляйся в свою кровать, и чтобы я тебя в эту ночь больше не видела! Иди сейчас же!

И Дэви не мешкая удалился.

Аня сидела вместе с Руби возле дома Джиллисов. Был поздний час. День, медленно и лениво прокравшись через сад, исчез, и его сменил теплый, тихий летний вечер. Мир был во всем великолепии цветения. Праздные долины заполнил легкий туман. Просеки были разукрашены причудливыми тенями, а поля пурпуром астр.

Аня отказалась от поездки при лунном свете на побережье в Уайт Сендс, для того чтобы провести вечер с Руби. Она провела с Руби много вечеров в это лето, хотя часто задумывалась, если ли кому-нибудь от этого польза, и иногда уходила домой с ощущением, что не сможет прийти снова.

По мере того как лето подходило к концу, Руби становилась все бледнее. Она отказалась от намерения с осени поступить на работу в школу в Уайт Сендс — «отец считает, что мне лучше подождать до Нового года», — а вышивание, которым она так любила заниматься, все чаще и чаще выпадало из ее слабеющих рук. Но она по-прежнему была весела, полна надежд, болтала и шептала о своих поклонниках, об их соперничестве и муках. Именно это и делало визиты к ней такими томительными и тяжелыми для Ани. То, что прежде она находила глупым и забавным, теперь казалось пугающим: смерть проглядывала через упорствующий покров жизни. Но Руби так и льнула к Ане и всякий раз не отпускала ее до тех пор, пока та не давала обещание прийти вновь. Миссис Линд выражала решительное недовольство по поводу этих частых визитов и предупреждала, что Аня подхватит чахотку. Даже Марилла засомневалась, стоит ли продолжать эти посещения.

— Каждый раз, когда ты возвращаешься от Руби, у тебя такой измученный вид, — сказала она.

— Все это так печально и страшно, — ответила Аня тихо. — Руби, кажется, совершенно не осознает своего положения. И тем не менее я чувствую, что ей нужна помощь, — она жаждет помощи, — и я хочу помочь, но не могу. Все время, пока я с ней, у меня такое чувство, словно я вижу, как она борется с невидимым врагом, — пытается оттолкнуть его, собрав остатки сил. Вот почему я прихожу домой такая измученная.

Но в нынешний вечер Аня не чувствовала этого с такой остротой. Руби была странно молчалива. Она не сказала ни слова о вечеринках, поездках, платьях и парнях. Она лежала в гамаке, белая шаль была накинута на худые плечи, рядом лежало нетронутое вышивание. Длинные светлые косы — какую зависть вызывали они у Ани в школьные годы! — лежали по обе стороны от Руби. Она вынула из прически шпильки — от них у нее, по ее словам, болела голова. Лихорадочный румянец на время исчез, и она была очень бледна и похожа на ребенка.

На серебристом небе появилась луна, сделав жемчужными ближайшие к ней облака. Внизу в ее дымчатом свете сверкал пруд. Прямо за фермой Джиллисов находилась церковь, возле которой было и старое кладбище. Лунный свет озарял белые могильные камни, и они отчетливо выделялись на фоне темных деревьев.

— Как странно выглядит кладбище в лунном свете, — вдруг сказала Руби. — Так призрачно! — И она содрогнулась. — Недолго уж ждать, Аня, скоро и я буду лежать там. Ты, Диана и все остальные будете ходить кругом, полные жизни… а я буду там… на старом кладбище… мертвая.

Это прозвучало так неожиданно, что Аня растерялась. Несколько мгновений она не могла найти слов, чтобы заговорить.

— Ты ведь знаешь, что это так, правда? — с настойчивостью в голосе спросила Руби.

— Да, знаю, — ответила Аня тихо. — Руби, дорогая, я знаю.

— Все знают, — с горечью сказала Руби. — И я знаю… я все лето знала, но не признавалась. Ах, Аня! — Она потянулась к Ане и порывисто, умоляюще схватила ее за руку. — Я не хочу умирать. Мне страшно умереть.

— Но почему ты боишься, Руби? — спросила Аня негромко.

— Потому… потому что… Нет, я не боюсь, что я не попаду на небеса. Ведь я принадлежу к церкви. Но… это будет совсем другое… Я все думаю и думаю… и мне так страшно… и… и… так не хочется расставаться с родным домом. Конечно, на небесах, должно быть, очень красиво — так Библия говорит… Но, Аня, это будет не то, к чему я привыкла.

Непрошеное воспоминание о забавной истории, услышанной от Филиппы Гордон, вдруг пришло Ане на ум. Это была история о каком-то старике, сказавшем почти то же самое о жизни, которая ожидает нас после смерти. Тогда это звучало забавно — она вспомнила, как они с Присиллой смеялись над этим рассказом. Но те же слова совсем не казались забавными теперь, когда они слетели с бледных, дрожащих губ Руби. Это было печально, трагично — и это была правда ! Небеса не будут тем, к чему привыкла Руби. В ее веселом, легкомысленном существовании, в ее мелких интересах и стремлениях не было ничего, что подготовило бы ее к этой великой перемене или позволило представить загробную жизнь иначе, чем нечто чуждое, нереальное, нежеланное. Аня растерянно спрашивала себя, что она может сказать, чтобы помочь Руби. Где и как найти слова?

— Я думаю, Руби, — начала она неуверенно, так как ей трудно было говорить с кем-либо о своих самых сокровенных мыслях и о новых представлениях, которые касались великих тайн этой и грядущей жизни и пока лишь смутно начинали вырисовываться в ее уме, заменяя собой прежние детские понятия. Но еще труднее было говорить о них с человеком такого склада, как Руби Джиллис, — я думаю, что, возможно, у нас весьма ошибочные представления о небесах, о том, что это такое и что ждет нас там. Мне кажется, что жизнь на небесах не может так сильно отличаться от жизни на земле, как думает большинство людей. Я верю, что и там мы продолжаем жить — во многом именно так, как живем здесь, — и это будем все те же мы, только там нам будет легче быть хорошими… и следовать высочайшим идеалам. Все затруднения и недоумения исчезнут, и мы все увидим ясно. Не бойся, Руби.

— Я не могу не бояться, — сказала Руби жалобно. — Даже если то, что ты говоришь о небесах, правда, — а ты не можешь знать наверняка и, может быть, это только твое воображение, — там все равно не будет точно так же, как здесь. Этого не может быть. Я хочу по-прежнему жить здесь. Я так молода. Я еще не жила. Я так упорно боролась за жизнь — и все напрасно… Я должна умереть… и покинуть все, что я люблю.