моей сестрой в одном классе, так еще в то время у нее здорово фляга подсвистывала. А уж когда она в институт этот поступила – все, прощай, кукушка. У нее и отец был того… с причудами. Его так и звали – чокнутый профессор. Он круглый год в выходные ходил по городу в кимоно и белых носках. У нас же здесь филиал одного столичного вуза, так вот он там читал историю Востока и еще японский и китайский преподавал желающим. Нарядится как огородное пугало – и чешет по улице, руки за пояс засунет. Смехота, да и только. Но надо отдать должное – умный был мужик. А Динка… когда мать ее отравилась таблетками, у нее вроде как нервный срыв случился, она месяц вообще не разговаривала. А еще через месяц профессор привел в дом Аниту. Ну народ разное болтал – мол, это из-за Аниты жена профессорская на тот свет отправилась, узнала, что роман у них, но кто же точно скажет? Динку они из больницы забрали, выходили понемногу. Аниту она, кстати, возненавидела, хоть и делала вид, что это не так. А с головой у нее с тех пор плоховато. Она же первая мать нашла мертвой, из школы пришла, а та лежит на кровати в кимоно и вся белая.

– Слушайте, Слава… А вчера, когда я к ним в гости приехала, Кику вышла к столу в макияже, который гейши накладывают – там все лицо и шея выбеливаются, а по губам проводится красный мазок. Зрелище, скажу я вам, жутчайшее… – сказала Полина, и Кучеров кивнул:

– Ага, есть у нее такое. Помню, они в школе какой-то спектакль играли, так Динка вот как раз в таком макияже и явилась, там у классухи их чуть инфаркт не приключился.

– А сестра ваша с ней общалась?

– Да вы что? Динка изгоем была. Бить, правда, никто не решался – знали, что отец ее научил каким-то хитрым приемам. Но ни в компании не брали, ни на вечеринки не звали. А спектакль – это классуха настояла, ну вот и получила… Динка, кстати, танцами занималась в Доме творчества, вот там была у нее какая-то вроде подружка. – Кучеров почесал в затылке. – Нет, я не вспомню, надо Машу спросить. Маша – это сестра моя, – объяснил он Полине, и та кивнула:

– Да, было бы хорошо. Анита Геннадьевна мне сегодня сказала, что Дина не ночевала дома.

– Ну это запросто мог быть и мужчина. Динка так-то баба интересная, а если не знать, что она с прибабахом, так всякое может быть…

– У них в доме большая оранжерея.

– Ну об этом все знают. Динка со своими хризантемами и на выставки всякие ездит, и телеканал наш местный там репортаж снимал. Погодите, – вдруг осекся Кучеров и, притормозив, съехал на обочину дороги: – Хризантемы… да ну, не может быть.

– Слава, а вы все вместе сложите. Хризантемы, порошок белого цвета на одежде убитых, странное поведение, ненависть к мачехе.

– Нет… ну, это какой-то абсурд, Полина. Назло мачехе сесть в тюрьму? Бред. Да и не стала бы Динка так подставляться. Она, может, психическая, но не дура же – из своей оранжереи цветы на трупы подкидывать.

– Так, может, наоборот? Хочешь спрятать – положи на видное место?

– Ну не знаю… но Динка…

– Я же не утверждаю, говорю только, что нужно проверить. И потом – коллекция кинжалов ее отца. Там вполне может найтись что-то похожее на наше орудие убийства, насколько я понимаю. Честно скажу – полночи в интернете просидела, на сайтах о японском боевом оружии, и не исключаю, что мы можем найти в коллекции профессора Комарца какой-нибудь редкий кинжал с ромбовидный лезвием.

– Абсурд… – упрямо повторил Кучеров и вынул пачку сигарет. – Ну не стала бы Динка так подставляться. Да еще брать что-то из коллекции отца… а если и так, то вряд ли на место потом положила бы.

– Может, чтобы Анита не увидела?

– Да Анита в этом вообще ничего не соображает! Ей предлагали коллекцию эту продать, так если бы не Динка, она б ее за бесценок сбагрила, а там по-настоящему раритетные вещи есть.

– А вы откуда знаете?

– Мой приятель работает в разрешительной системе, у них хранится опись всех предметов из коллекции Комарца – это же оружие. Так вот там пометки стоят – какой век, кто мастер. Читать – слезы из глаз. Пятнадцатый век, шестнадцатый… Вы только представьте, какие это деньги. В этой комнате, где коллекция хранится, отдельная сигнализация установлена. И поверьте – Динка, если бы ей вдруг приспичило, пришила бы кого-то спицей и даже голыми руками, но папашкино оружие не тронула бы.

– Она любила отца?

– Не то слово. Когда он повесился, Динка снова в больницу угодила с нервным срывом. Если задуматься, судьба-то у нее незавидная совсем – оба родителя на тот свет по своей воле отправились. И обоих она нашла в таком виде. Комарец повесился в гараже, Динка утром за машиной пошла, а там – здрасьте…

– Ужасно… – Полина передернула плечами и поежилась, как от холода. – Но опросить я ее все равно должна. Возможно, я ошибаюсь и все это просто совпадения, но согласитесь, Слава, что их многовато.

– Надо у нее пудру эту изымать и на экспертизу, тогда будет яснее. А оружие… ну я все равно не верю, что она идиотка и кинжал, которым трех человек замочила, принесла обратно в дом.

– Ну, может, он очень ценный. Хотя, наверное, вы правы – это уж как-то совсем глупо. Одно дело – играть в гейшу и эпатировать публику, а другое – три убийства совершить и орудие в дом принести.

– Да и потом – ну где она могла сойтись с нашими убитыми красавцами?

– Ой, кстати! – вдруг вспомнила Полина. – Кику… то есть Дина Комарец, сказала мне, что видела фотографии убитых и нашла их очень похожими на своего отца. Как вам, Слава, такой сюжет?

– Меня интересует, где она фотографии эти видела, – буркнул Кучеров. – Но замечание интересное. И это, кстати, говорит о том, что Динка вряд ли стала бы убивать людей, похожих на отца. Нет, даже не так – она вообще не стала бы никого убивать, а уж похожих на отца – так и тем более.

– Слава, я же пока не выдвигаю против Дины Комарец никаких обвинений, – мягко произнесла Полина, про себя удивившись, что начальник убойного отдела так рьяно протестует против выдвигаемых ею версий. – Я лишь указываю вам на совпадения, которые, возможно, станут уликами. Возможно – но не факт, понимаете? Ведь может получиться, что Дина Комарец предъявит нам алиби на все три вечера, и вуаля – моя версия рассыплется в прах.

– Но вам бы, конечно,