Время от времени она отводила Паквая в сторону и просила его рассказать еще и еще о малейших подробностях его встречи с профессором. И Паквай начинал своим глубоким мягким голосом повествование о смерти мудрого человека далеко-далеко, в пустынных степях аргентинских сельвасов.

И тогда случалось, что Инес спрашивала:

– Но как случилось, что дедушка попал так далеко на восток?

И Паквай неизменно отвечал:

– Он был ведь старик. Сил у него не хватило, чтобы пойти через высокие плоскогорья. Он стремился вниз. Может быть, он шел, как слепой, ощупью. Может быть, он пытался убежать от того, кто хотел отнять у него жизнь. Я не знаю, сеньорита. Вероятно, он надеялся встретить дружелюбно настроенных индейцев или же наткнуться на какую-нибудь пограничную экспедицию. Он не успел сказать об этом. Еще ведь надо было так много сказать, прежде чем жизнь покинет его. Когда я его встретил, тело его уже умерло, одна только воля еще жила.

После таких бесед Инес могла долго просидеть на месте, погруженная в глубокую задумчивость.

Но река Амазонка богата разнообразием. В медленно текущих струях творится незамирающая жизнь. В самых больших глубинах движется пиракуку, величайшая рыба в мире. Индейцы боятся ее зубов, но любят ее мясо.

Однажды Пакваю попалось на огромный крючок удочки одно из этих чудовищ, и мотору пришлось остановиться на несколько часов, пока удалось втащить на палубу этого кровожадного водного хищника. В нем было около четырех метров длины. Зато и задали же пир в этот день! Не только для людей, но и для других пиракуку в реке, которым бросили остатки их родича. Даже крокодилы на берегу оживились от удовольствия, увидев недостойный конец, которому подвергся их подводный враг. А электрические угри раздулись и наполнились опасным электрическим зарядом, наслаждаясь остатками, падавшими к ним вниз на дно реки.

От берега отделился большой челн на веслах и приблизился к моторной лодке. В челне сидели трое индейцев. Сперва они держались в отдалении, но когда Хуамото заговорил с ними на их собственном наречии, они перестали бояться, а когда им подали кусок рыбы, они подняли благодарный вой и поспешили к берегу. Впрочем, и необходимо было сделать этот подарок, так как жирное светло-красное мясо портится с молниеносной быстротой в этой неистовой жаре.

Вскоре после этого появилось еще несколько челнов с людьми. Они медленно плыли навстречу моторной лодке, меж тем как звук национального барабана беспрерывно раздавался между деревьями на берегу.

– Это индейцы племени конибос, – сказал Хуамото. – Некоторые думают, что они являются одичавшими потомками племени инков. Они хорошие рыболовы и очень дружелюбны к белым.

– Но разве между ними нет также и людоедов? – спросила Инес.

Хуамото пожал плечами:

– У каждого племени свои обычаи, – сказал он дипломатично. – Они, собственно, не каннибалы, но многие из них верят, что наследуют ум и силу того человека, которого они пожирают… И поэтому случается… Но все же они далеки от индейцев племени гуачинайрис, которые живут по реке Мадре де Диос. Те ходят совершенно голыми и раскрашиваются в красный и черный цвета… Они воруют женщин у других племен и пожирают их, когда им становится скучно… Это нехорошо с их стороны.

Кид Карсон разразился хохотом.

– Эти господа не особенно галантны, – сказал он. – Но мысль недурна.

– Ну, ну, Карсон, – предостерегающим тоном сказала Инес. – Не будьте так кровожадны. Съесть целую женщину – это может повредить здоровью такого большого и сильного человека, как вы. Ведь вы тогда станете слабым и женственным. Это было бы не к лицу боксеру.

Кид Карсон засмеялся.

– Вы правы, сеньорита, – сказал он. – Я должен держаться укрепляющей пищи.

– Поспешим-ка лучше дальше, – приказал Фиэльд из своего гамака, – иначе мы навяжем себе на шею все племя.

Через мгновение мотор заработал внутри лодки, и путешественники двинулись дальше, приветствуя знаками любопытных людоедов.

Фиэльд спустился из своего гамака и подошел на корме к маленькому индейцу племени май-уруна.

– Итак, ты думаешь, что эти индейцы конибос являются ветвью племени инков?

– Так говорят, господин.

– Значит, в этой местности должно было сохраниться кое-что от культуры инков?

– Едва ли. Кое-что в нравах немного напоминает инков. Правильнее будет сказать, что конибос – потомки тех рабов, которыми владели инки.

– Возможно ли, чтобы здесь еще жили люди, в жилах которых текла бы старинная кровь инков?

– Говорят так много, господин! Я знаю, что индейцы конибос пребывают в вечном страхе перед неизвестным племенем, обитающим внутри страны… Может быть, это потомки прежнего владетельного рода.

– Где же обитает это племя?

– В горах Кономамас, господин.

– Туда мы и должны направиться. Там нашел свою смерть профессор Сен-Клэр.

– Да.

– Итак, ты думаешь, что там, в Андах Кономамас, живут потомки старинного племени инков?

– Так думал профессор Сен-Клэр. И он говорил со мною об этом перед тем, как туда уехать.

– Ты находишь, что путешествие будет опасным?

– Да, господин.

– И все-таки ты едешь с нами?

Индеец меланхолично улыбнулся.

– Смерть среди друзей не страшна. Есть кое-что и похуже.

– Что же это, Хуамото?

– Страх, господин. Необъяснимый ужас.

Река Тапичи – одна из самых мелких в системе Амазонки. Ручьи, питающие верховья этой реки, сбегают с небольшой горной цепи, возвышающейся на несколько тысяч футов выше Монтаны. Но немного найдется людей, которые побывали бы здесь, у ее истоков. Тапичи окутана таинственным покровом. Свое имя она получила от индейцев, и оно означает «мертвая река».

Воды Тапичи темнее вод Куаями, и ее берега безотраднее, чем берега других рек. Может быть, вследствие этого она и получила свое мрачное имя!

Но Хуамото рассказал Фиэльду, что над Мертвой рекой тяготеет проклятие. Те, которые решались подняться против ее течения, редко возвращались. Лесные жители взирали с содроганием на верховья этой реки, лежащие в неисследованной местности.

Дни проходили.

Участники экспедиции были всецело поглощены работой. Часто лодка ударялась о дно реки, но это плоскодонное судно обладало удивительною способностью преодолевать все препятствия. Наконец пришлось осторожно продвигаться вперед метр за метром.

Нервы у всех были напряжены, на борту царило молчание. Не раздавались больше звуки мандолины, и веселые песенки Кида Карсона замерли сами собой.

К Фиэльду вернулась способность действовать. Его рана почти зажила, и, по-видимому, суровость и мрачность Мертвой реки действовала и на него ободряющим образом. Он смотрел за тем, чтобы ничьи руки не оставались праздными, и старался развеселить команду судна, которая, казалось, находилась под гнетом уныния этой страны и проклятия темной реки.