Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он будто рассказывал с выражением сказку.
Все такое красное стало.
Три астролога спешили.
За ними шли верблюди с подарками
И мальеньки ослики.
Мечтали о музеях красивих,
И феях, и вольшебниках,
О ельках новогодньйих.
А так холодно било!
Но они думали и о всьех на свьете
Детках и мандаринках,
И всех яблочках, и золотих шарах.
Фермеры увидали животних и говорят:
— О, и ми пойдем. — И это было как чудо.
Аллилуйя, аллилуйя!
Им даже жарко стало,
К ним ангелы невидимие,
Потому что без туловиш,
Прилетьйели и босими ножками шли.
Фермеры смотрьят — следы,
А человеков не видно.
Собачки гав-гав.
Что за миляя история, аминь!
У камня утьро наступилё.
— How are you? — спросила Мария.
— Can I help you?
О, хай, ми — фермери и астрологи,
Ми подарки принесли и тебе,
И Джизус-беби. Аллилуя!
Сейчас вас похвалим.
Мария говорит:
— Спасибо,
Но ви фермери,
Надо же гигиенично,
Подожьдите на улице.
Они говорят:
— О да, конечно. —
А потом, грубие такие,
Ругаться начали.
Верблюды кричали,
А ослики их копитами били
Так весело, аллилуйя, аллилуйя!
Мария говорит астрологам:
— А ви входите в отверстие. —
Они зашли,
Видят, Джизус-беби спит в дубе,
В ротике осла и ноздрях бичка.
Вдруг кто-то…
Щас главное, слюшайте…
В темноте слева кто-то
Астролога отодвинул,
Тот оглянулся.
На пороге звезда Рождества в гости пришла,
Стоит и смотрит на Марию.
Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!
Толя сполз от смеха на землю, Степа просто визжал. Дядя Коля утирал слезы, Михалыч отмахивался руками, пока не скинул со стола бутылку с водкой.
— Все, дурак, иди отсюда, — еле выдавил он. — Смотри, что из-за тебя вышло!
— О, Библия, это же очень увлекателно. Я хочью пригласит вас на проповьедь в сегоднья, у шесть часовь, — американец напряженно улыбался.
— Не, с нас хватит. — Дядя Коля посмотрел на Леху. — Вот такие у нас бывают концерты. Уссышься.
— А мне понравилось, — неуверенно произнес Леха.
Толя и Степа, приняв эти слова за шутку, прыснули.
— Я серьезно, — сказал Леха. — Ну, подумаешь, акцент у него. Не страшно. А история интересная.
— Ты че, шутишь? — вытаращился Михалыч.
— Не, кроме шуток. Я бы сходил на проповедь, — сказал вдруг Леха. — Не, правда, мужики, интересно.
— Ты че, Леха, охренел? — спросил дядя Коля. — Пьяный, что ли. Ты ж всего ни хуя выпил.
— Нормальный я… — он посмотрел на американца. — А где проповедь будет?
— Очьень недалеко, — с готовностью отозвался тот, — а ми можемь до этого много поговорьит о Боге.
Леха поднялся из-за стола.
— Ладно, мужики, спасибо за компанию, я пойду, наверное…
— Ты куда, бля! — вскочил дядя Коля. — Ну я, бля, не понимаю ничего! Леха, еб твою! — Жилистой рукой он ухватил миссионера за отворот пиджака. — Ах ты ж пиздло!
— Я на вас так не сержус. Так не сержус. Аминь! О, ми оба болшие грешники, но я спасйон, а ви нет! Будем же спасатьса вместе!
— Что ты, сука, мозги ходишь ебать людям! Сядь, Леш, тебе нехорошо, наверное! Что ты ему веришь!
— Вот здес пишут… — американец указал на Библию. — Так возлюбиль бог мир, что отдал сына своего единородненького… А читат надо — так возлюбиль бог Льеху — понимат надо! Аминь!
— Ты, пидор, не отвечай за него! Леша, ну скажи что-нибудь, бля!
Миссионер скромно потупился:
— Ах, что может бит прекраснее, когда молодой человек говорит: Господь — Пастер наш! Пастер наш!
— Ебло закрой! — всполошился и Михалыч. — Леха, ты присядь…
— Вот есть про двоих малтшиков, — миссионер обморочно закатил глаза. — Петья говориль: «Мне не нужьно Библию, я не понимаю, что там». А Серьежа знал, что Петья покрал в саду у старушки яблуки, и сказал: «Одно, безусловно, ти можешь понят в Библии — вороват нельзя». И Петье било стыдно, и он говорит: «Ой, Господ видит все, что я делаю, аминь!» — И миссионер перекрестил сидящих своей книжкой.
— Я хуею, — произнес, наконец, Толя, глядя, как Леха деревянной походкой удалялся вслед за американцем. — Уболтал его.
— Да, бля, — почесал дядя Коля седеющий, будто загаженный птицами, затылок. — Первый раз такое вижу. Нормальный же был парень. Что с ним случилось?
— Душа — потемки, — сказал Михалыч. — И сколько мы его знаем… Второй день.
— Я такое слышал, — мешал карты дядя Коля, — эти проповедники по-русски говорят, и сами они русские, а только из какой-то зловредности слова коверкают, хотят на настоящих американцев походить.
— Хуею… — шептал Толя, переглядываясь со Степой.
Леха шагал рядом с миссионером, то и дело тормоша его за плечо:
— Понимаешь, по жизни все вроде нормально. Зарабатываю достаточно. Квартира трехкомнатная, машина. А на сердце тоскливо.
— О, это да, — сочувственно кивал американец.
— Не знаю, что со мной сегодня произошло. Я родителям бы такого не рассказал, а тебе — пожалуйста, все раскрыл.
— У тебья были трудности и извращьенья. А теперь все будьет хорошо. У меня тоже были извращьенья, но я избавился.
— И, понимаешь, — продолжал Леха, — главное — одиночество, леденящее одиночество и страх. А душа чего-то запредельного просит.