Я хочу сказать: он хороший семейный парень, любящий и привязанный. На милую такую цепь. Такие люди должны креститься, проходя мимо церквей (он крестится), вкалывать на приусадебном участке (он вкалывает) и ухаживать за тюльпанами и домашними животными (он не ухаживает, но это дело времени).

Нотабене: те же Зерг с Зоргом семейного парня не знают — они знают крутого футбольного хулигана, который пишет книги и держит их на дистанции. Третьего брата Бримсона. Радикала, который совершает подвиги (всегда в их отсутствие, но все оправдано той же дистанцией). Так думают Зерг, Зорг и еще очень много людей.

Это называется — работа над собственным имиджем. Правильная работа. «Имидж — ничто», ха-ха. Копирайтер, который придумал этот слоган, был последним дебилом.

— Я не Зерг с Зоргом, — продолжаю я. — Я тебя знаю лучше, чем ты сам. Не понимаю, зачем ты пи…дишь мне.

— Извини, — соглашается Клон. — Привычка. Из кармана — снова — звук сотового: новая smsKa от почитателей (текст: «Му s drugom hotim ugostit' tebya pivom:)», ответ: «Segodnya ya zanyat, pishite zavtra», далее — «OK», «Send now»). По-моему, Клон находится в какой-то метафизической телепатической связи со своим сотовым. Труба как будто призвана выручать его в нелепых ситуациях.

Привычка пи…деть: это когда ты пи…дишь даже тогда, когда нет ни малейшего шанса на то, что твой пи…деж схавают. Когда ты делаешь это даже не на автомате, а в силу наркотической зависимости от произнесения вслух ложных утверждений.

Мое отношение к Клону вообще и к его наркотической зависимости от произнесения вслух ложных утверждений: переменное, от злобы до жалости. Сегодня: 60 на 40 в пользу жалости.

— Знаешь, в чем твоя проблема, Клон?

— Свои проблемы я решу без твоей помощи, — отрезает он. Сразу вслед за этим — манипуляции со сменой декораций, на этот раз в дело вступают очки, а бейсболка отправляется в рюкзак.

Откуда-то с ближних рубежей Александровского сада доносятся женские (уже постклимаксные, судя по приобретающей старушечьи нотки интонации) завывания: «Тоби, Тоби!» Пес срывается с места и вскачь несется в направлении воплей. История закончилась хорошо, все персонажи счастливы. Невольным зрителям — бонус в виде пяти минут умиления, обусловленного созерцанием чужой радости.

Любить чужую радость становится легко, когда есть хотя бы немного своей. Странно, но у многих людей это получается. Особенно когда она (чужая радость) связана с детьми и собаками. С собаками — даже в большей степени.

— Ты можешь врать кому угодно — Зергу, Зоргу, мне, жене, широкой общественности, которая видит тебя по ящику, — не отстаю я. — Но проблема в том, что себе-то ты не напи…дишь. Ты ведь сам не можешь не понимать, кто ты на самом деле.

— Слушай, слушай. — Клон притормаживает и поворачивается ко мне лицом. Мне в щеку, как градина, неожиданно жестко врезается микрокапля его холодной слюны, смешанной с алко и никотином. — Давай-ка сразу с тобой расставим все точки над Ё, хорошо? Если получилось так, что мы с тобой оказались здесь в два рыла, это еще не значит, что ты должен мне высказывать свои соображения на мой счет. Мне насрать, что ты обо мне думаешь. Мне насрать, что обо мне думают Зерг с Зоргом, мне насрать, что обо мне думают телезрители и мои фанаты-имбецилы. Но я не собираюсь выслушивать все это дерьмо, в особенности от тебя. Так что — shut up.

На дальнем плане — спаниель, уже в Александровском саду напрыгивающий на толстую тетку. Тетка: внешне напоминает жену советского номенклатурщика — яркая шляпка и силуэт, состоящий из одних округлостей и выпуклостей. Спаниель тычется мордой в ее промежность. Наверное, лает, но отсюда не слышно.

— Интересно, Клон, а что ты будешь делать, если я не заткнусь? — спрашиваю я, упаковывая кассету с пленкой в круглую черную коробочку. — Уйдешь с обиженным видом, как детсадовец? Или попробуешь в очередной раз начистить мне рыло?

Мы чистили друг другу рыло несколько раз — тогда, еще давно. Победа всегда оставалась за мной. Я сильнее его физически — ничего с этим не поделаешь. Странно, правда, одно. Мы дрались между собой, только когда были друзьями. А с тех пор как началось все это медленное и очень болезненное (для обоих болезненное, наверное) расхождение в пространстве, драки прекратились. У меня оставалось много невысказанных претензий к Клону, но идеи дать ему по морде больше никогда не возникало.

Насилие не всегда вытекает из ненависти. Иногда оно — производная хорошего отношения. Братской любви в нашем (отдельно взятом) случае.

— Да ничего я не сделаю, — пожимает плечами Клон (мы уже смотали удочки и теперь снова плывем в человеческом потоке по направлению к переходу, за которым — журfuck). — Просто прошу тебя заткнуться, и все.

Еще одна причина никогда не встречаться с бывшими друзьями: рано или поздно вам захочется залезть им в душу. Хотя в общем-то никакого права на это вы не имеете. Но вы все равно полезете, будьте уверены. Отчасти для того, чтобы удовлетворить свое любопытство, отчасти… стоп, не хочу на эту тему.

Подходя к переходу, я последний раз оборачиваюсь, чтобы посмотреть, бросить прощальный взгляд на мою анималистическую фотомодель.

Эйфория от радости встречи прошла и уступила место воспитательным моментам. Одна рука округлой тетки крепко держала пса за ошейник, а во второй как-то непонятно нарисовался то ли дубец, то ли сложенный вчетверо поводок: отсюда было не различить. Спаниель извивался у нее в ногах, а она методично наносила удары — раз, два… десять, пятнадцать — по корчащемуся телу Когда пес в бесплодных попытках перехитрить обстоятельства переворачивался с живота на спину, она хлестала его по животу, по шее, по гениталиям.

Крика с такого расстояния слышно не было. О его наличии можно было догадаться только по головам прохожих, резко оборачивающимся в радиусе пары десятков метров (мы: где-то за добрую сотню, не меньше).

Я не вижу (отсюда) их глаз, но мне и так известно, что в них написано. Банальный интерес зевак вперемешку с тем чувством, которое заставляет их смотреть порнуху с изнасилованиями, снафф-муви и телешоу «Деньги — говно!». Это называется: легальная возможность увидеть чужое унижение. Пусть даже собачье. Пусть даже связанное с насилием (хотя нет, почему «пусть даже», с насилием — так даже лучше, не врите себе).

Теперь тетка остывает — она берет пса на поводок и, скорее всего, снова говорит ему теплые слова. Я знаю, зачем люди заводят себе домашних животных (включая детей): не имея реальной власти ни над кем, даже над дворником своего подъезда, таким образом они тешат свое самолюбие.

— Взгляни лучше на себя, — продолжает Клон, который на эту картину не смотрит, а смотрит — через очки — вперед, на светофор, на пешеходный переход, на лежащий за ним журfuck. — Ты — никто. Ты до х…я хотел, но ничего не сделал. А то, что у тебя было, прое…ал. Ты работаешь на какие-то идиотские журналы, тебе редко дают женщины, но ты не особо и просишь, потому что тебе уже вообще ничего не надо, даже секса. Ты неинтересен — никому, и в первую очередь себе. И при всем при этом ты назидательно так объясняешь мне, в чем мои проблемы. Разберись лучше со своими, мудило.