сюда, в Троебратное, Вы не общались с русскими, вот и всё.

— Что ты такое говоришь? Интеллигенция тоже состоит из русских людей!

— Возможно. Но они считают себя выше нас, следовательно, они не мы, не русские.

— И что же делать, Юрий?

— Жить. Работать. Дарить людям своё искусство. Поднимать образовательный и профессиональный уровень мальчиков и девочек, при этом, не позволяя им отрываться от своих корней.

— Ты какой-то железный, Юрий. У тебя какая-то прямолинейная логика, совершенно беспощадная.

— Мы с этого и начали наш разговор: я просто повзрослел.

— Ладно, оставим эту тему. Какой романс ты мне ещё хочешь подарить?

— Откройте страницу с синей закладкой, и следите за текстом.

И я снова запел:

Мне нравится, что вы больны не мной,

Мне нравится, что я больна не вами,

Что никогда тяжелый шар земной

Не уплывет под нашими ногами.

Мне нравится, что можно быть смешной —

Распущенной — и не играть словами,

И не краснеть удушливой волной,

Слегка соприкоснувшись рукавами.[48]

— Господи, какое чудо!

— Хотите ещё?

— Ты ещё спрашиваешь? Разумеется, хочу!

— Тогда страница с зелёной закладкой.

Снова пою романс, лет тридцать назад написанный Бобриком:

Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,

Оттого что лес — моя колыбель, и могила — лес,

Оттого что я на земле стою — лишь одной ногой,

Оттого что я тебе спою — как никто другой.[49]

— Юрий, ты явно перерос уровень ВИА. Но пока не будем об этом, пожалуйста, еще романс!

— Извольте! Теперь ищите по оглавлению: «Осыпались листья над Вашей могилой»

Торопливый шорох страниц…

Осыпались листья над Вашей могилой,

И пахнет зимой.

Послушайте, мертвый, послушайте, милый:

Вы всё-таки мой.

Смеетесь! — В блаженной крылатке дорожной!

Луна высока.

Мой — так, несомненно, и так непреложно,

Как эта рука.[50]

Чёрт возьми, каким талантливым человеком был Бобрик! Только никому его талант оказался не нужен в том, ставшим капиталистическим, будущем. Разве что мне да нескольким сотням его читателей в Самиздате. А песни и романсы на свои стихи, и стихи других поэтов он пел только мне. Да уж… Ни одна попытка пристроить их исполнителям не увенчалась успехом. Хотя нет, несколько песен всё же поют, даром, что под чужим авторством.

Ребята услышали моё пение, и пересели поближе. Пусть слушают, мне не жалко. Поясняю им:

— Я приготовил для Ирины Сергеевны сборник романсов для сольного выступления. Вы поможете ей исполнить?

— Ну, конечно же поможем!

— А ещё есть?

— Ну, конечно же, смотрите по оглавлению: «Откуда такая нежность?»

Теперь книжку листают в шесть девичьих рук

Откуда такая нежность?

Не первые — эти кудри

Разглаживаю, и губы

Знавала — темней твоих.

Всходили и гасли звезды,

(Откуда такая нежность?),

Всходили и гасли очи

У самых моих очей.[51]

Так я и пою до самого Троебратного. Автобус останавливается у школы, мы выгружаем инструменты и реквизит в гримёрку, и ребята разбежались по домам, хвастаться очередным успехом. Меня Ирина Сергеевна задержала:

— Юрий, поможешь занести эти два чемодана в мою новую квартиру?

— Разумеется.

Автобус подвёз нас к двухквартирному дому, недалеко от больницы, где я недавно лежал, и, шлёпнув дверями, укатил.

— Ну-с, сударыня, показывайте дорогу! — подхватив чемоданы, провозгласил я.

— Следуйте за мной, сударь! — в тон ответила Ирина Сергеевна, и открыла передо мной калитку. Она открыла своим ключом дверь, и мы оказались в небольшой прихожей, откуда открытая дверь вела на кухню.

— Ставь чемоданы здесь. — скомандовала Ирина Сергеевна — Проходи, посмотри какую мне выделили квартиру. Шикарно, правда?

Ну, насчёт шика я бы поспорил. Дом, конечно, новый, кирпичный, сдан недавно. Правда, пол не слишком ровный, его следует довести до ума. Обои на стенах убогие: так сейчас принято: строители клеят обои скорее в качестве основы для более качественной отделки. На потолке лампочка без абажура, рамы в окнах деревянные, не мешало бы их поменять на стеклопакеты. Впрочем, стеклопакеты ещё предстоит изобрести и внедрить на каком-нибудь заводе.

Я заглянул в обе комнаты: действительно, по нынешним временам весьма недурно.

— Отличная квартира, Ирина Сергеевна, я рад за вас. Нам остаётся только довести её до ума.

— Кому «нам»? Почему «нам»? — сдавленным шёпотом спросила она.

— Нам, это вашим друзьям, и в некотором роде коллегам. Если Вы не против, я предлагаю Вам следующий план работ: там, у вас в палисаднике мы копаем яму под сливной бак. Туда будут сливаться нечистоты, а по мере заполнения, машина будет откачивать, и увозить. Бак уже имеется, его надо будет только привезти и опустить в яму. Яму выкопает экскаватор. Второе: во дворе мы пробурим скважину, чтобы у вас была вода. Третье: определитесь, где вы хотите видеть туалет и душ. Это срочно, желательно определиться прямо сейчас. И последнее: печку мы снесём к чёртовой матери, поставим котёл для водяного отопления.

— Юрий, ты подумал, откуда у меня такие деньги?

— Подумал, Ирина Сергеевна. — весело посмотрю ей в глаза — Это Вы ещё не осознали значения должности, в которой работаете.

— При чём тут моя должность?

— Вам уже предлагали выступить на каких-то праздниках?

— Ну… да.

— Выступление на официальных мероприятиях бесплатны. А свадьбы, а дни рождения? Вот вам и буровая установка, и экскаватор, и унитаз, и метлахская плитка.

— И я должна суетиться, договариваться?

— Не нужно столько отвращения в голосе, Ирина Сергеевна. Договорюсь я. Так уж получилось, что я теперь не последний человек в посёлке: все знают, по чьим моделям работает швейный цех АТЭП. А договариваться надо, да. С соседями. Будет хорошо, если сливной бак будет общий. Это раз. На чердаке мы установим бочку, откуда вода будет самотёком поступать в ваши краны. Это два.

— Любопытно, а как скоро ты сможешь всё это организовать?

— Думаю, в течение этой недели. Сегодня же попрошу папу прислать технику, завтра земляные работы будут исполнены.

— Ну, хорошо, Юрий. А давай выпьем чаю?

— С удовольствием. Если откровенно, то я не отказался бы и от чего-то покрепче.

— Но-но-но! — погрозила пальцем Ирина Сергеевна — Не забывай, что я, прежде всего, учительница.

— Виноват, полон раскаяния, жажду прощения. — отбарабанил я.

— Не вижу я твоего раскаяния. В глаза не бросается! — засмеялась юная женщина, и танцующей походкой пошла,