Мы ответили, что не хотим. Кэтрин встала и ушла в кухню. Бобби поднялся и пошел следом. Слов не разобрать, но он определенно продолжал задавать вопросы. Вэлери пристально смотрела в пол. Кэтрин и Бобби пробыли в кухне довольно долго. Вдруг Вэлери подняла голову и начала со мною разговаривать. Она говорила очень быстро и нервно.

– Вэлери, – остановил ее я, – нам не нужно разговаривать, нам можно и не говорить.

Она снова опустила голову. Потом я сказал:

– Эй, парни, что-то вы долго. Вы что – полы там натираете?

Бобби засмеялся и ритмично застучал ногой по полу.

Наконец Кэтрин вышла, Бобби – за ней. Кэтрин показала мне свой сэндвич: арахисовое масло на хлебце с ломтиками банана и кунжутными семечками.

– Смотрится неплохо, – сказал я.

Она села и начала есть. Стало тихо. Так некоторое время и оставалось. Затем Бобби произнес:

– Ну, нам, наверное, пора…

Они ушли. Когда закрылась дверь, Кэтрин взглянула на меня и сказала:

– Только ничего не думай, Хэнк. Он просто пытался произвести на меня впечатление.

– С тех пор как я его знаю, он со всеми женщинами так поступает.

Зазвонил телефон. Бобби.

– Эй, дядя, что ты сделал с моей женой?

– А что случилось?

– Она просто сидит и все, у нее полный депрессняк, даже разговаривать не хочет!

– Ничего я с твоей женой не делал.

– Я ничего не понимаю!

– Спокойной ночи, Бобби. Я повесил трубку.

– Это был Бобби, – сообщил я Кэтрин. – Его жена в депрессии.

– В самом деле?

– Кажется, да.

– Ты уверен, что не хочешь сэндвича?

– А ты можешь сделать такой же, как себе?

– Еще бы.

– Тогда съем.

Кэтрин осталась еще на 4 или 5 дней. Мы вступили в такой период месяца, когда ебаться ей было рискованно. Я терпеть не мог резинок. У Кэтрин была какая-то предохранительная пена. Тем временем полиция отыскала мой «фольксваген». Мы поехали туда, куда его загнали. Он был цел и неплохо сохранился, если не считать севшего аккумулятора. Мне его оттащили в голливудский гараж, где все привели в порядок. Попрощавшись напоследок в постели, я отвез Кэтрин в аэропорт на своем синеньком «фольке» ТРВ469.

Отнюдь не счастливый мне выдался день. Мы сидели, особо не разговаривая. Потом объявили ее рейс, и мы поцеловались.

– Эй, все видели, как эта юная девушка целует старика.

– Плевать…

Кэтрин поцеловала меня еще раз.

– Ты на самолет опоздаешь, – сказал я.

– Приезжай ко мне, Хэнк. У меня хороший дом. Я живу одна. Приезжай.

– Приеду.

– Пиши!

– Напишу…

Кэтрин вошла в посадочный тоннель и скрылась.

Я дошел до стоянки, влез в «фольксваген» и подумал: вот что у меня еще осталось. Какого черта, не все потеряно.

Он завелся сразу.

В тот вечер я запил. Без Кэтрин будет нелегко. Я нашел кое-что, ею позабытое: сережки, браслет.

Надо вернуться к пишмашинке, подумал я. Искусство требует дисциплины. За юбками любой козел бегать может. Я пил, думая об этом.

В 2.10 ночи зазвонил телефон. Я допивал последнее пиво.

– Алло?

– Алло. – Женский голос, молодой.

– Да?

– Вы Генри Чинаски?

– Да.

– Моя подруга обожает, как вы пишете. Сегодня у нее день рождения, и я пообещала позвонить вам. Мы так удивились, когда нашли вас в справочнике.

– Я в нем есть.

– Так вот, у нее сегодня день рождения, и я подумала, славно будет, если мы к вам в гости заглянем.

– Ладно.

– Я сказала Арлине, что у вас там, наверное, женщин полно.

– Я затворник.

– Так ничего, если мы подъедем?

Я дал им адрес и объяснил, как найти.

– Только вот еще что. У меня кончилось пиво.

– Мы привезем вам пива. Меня зовут Тэмми.

– Уже третий час.

– Пиво мы найдем. Декольте творит чудеса.

Они приехали через 20 минут с декольте, но без пива.

– Ну, сукин сын! – сказала Арлина. – Раньше всегда нам давал. А сейчас, кажись, обдристался.

– Ну его на хер, – сказала Тэмми. Обе уселись и объявили свой возраст.

– Мне тридцать два, – сказала Арлина.

– Мне двадцать три, – сказала Тэмми.

– Сложите их вместе, – сказал я, – и получусь я.

У Арлины волосы были длинными и черными. Она сидела в кресле у окна, расчесывая их, подправляя лицо, глядя в большое серебряное зеркальце и болтая. Очевидно, на колесах. У Тэмми было почти совершенное тело и свои длинные рыжие волосы. Она тоже втухала по колесам, но не так сильно.

– Это будет стоить тебе сто долларов за жопку, – сказала мне Тэмми.

– Я пас.

Тэмми была крута, как большинство девок чуть за двадцать. Лицо акулье. Я невзлюбил ее сразу же. Они ушли около 3.30, и я лег спать один.

Два утра спустя, в 4 часа, кто-то стал ломиться мне в дверь.

– Кто там?

– Рыжая потаскушка.

Я впустил Тэмми. Она села, и я открыл пару пива.

– У меня изо рта воняет, два зуба сгнили. Нельзя меня целовать.

– Ладно.

Мы поговорили. Вернее, я слушал. Тэмми сидела на спидах. Я слушал и смотрел на ее длинные рыжие волосы, а когда она увлекалась, пялился на ее тело. Оно просто вырывалось из одежды, умоляя, чтоб его выпустили. Она говорила и говорила. Я ее не трогал.

В 6 утра Тэмми дала мне свой адрес и номер телефона.

– Мне пора, – сказала она.

– Я провожу тебя до машины.

У нее был ярко-красный «камаро», совершенно разбитый. Передок вдавлен, один бок вспорот, а стекол вообще нет. Внутри валялись тряпки, рубашки, коробки «клинекса», газеты, пакеты из-под молока, бутылки коки, проволока, веревки, бумажные салфетки, журналы, картонные стаканчики, туфли и гнутые цветные соломинки для коктейлей. Эта масса громоздилась на полу и заваливала сиденья. Только вокруг руля оставалось чуточку свободного места.

Тэмми высунула голову из окошка, и мы поцеловались.