— Обязательно почитай про Гёделя, это хорошая история, — буркнул доктор А. — А говоря «хорошая», я подразумеваю «чудовищная». — Он указал на экран, который его ослабевшие глаза воспринимали исключительно как мутный прямоугольник яркого света. — Неужели причина так для тебя важна?

— Да.

Доктор А кивнул с мрачным видом и взглянул на часы. Без десяти шесть. Он предложил помочь, и теперь по средам после уроков мы с ним разбирали более продвинутые теоремы. Небо в чернильных разводах изливалось дождем, капли барабанили по стеклу. Уже темнело, но я не стал включать свет. Я придвинул свой стул поближе к нему, и мы приклеились к свечению его ноутбука, будто к пожару в джунглях.

— И ради этого я пропускаю вечер с Дином, — проворчал доктор А. — А он хотел что-то приготовить. Он всегда подает ужин из трех блюд, а на десерт делает очаровательные шоколадные трюфели к кофе.

— Однако, — сказал я.

Доктор А усмехнулся.

— У нас все только начинается, вот он и любит покрасоваться передо мной.

— А через полгода что, жареная курочка с доставкой и пердеж на диване?

— Я бы сейчас не отказался от жареной курочки.

Его слова подкрепило зычное урчание в животе, которое сперва показалось мне раскатом грома. Пора было закругляться.

— Пойдемте, — сказал я. — Закончим на сегодня. Вы с вашим шеф-поваром еще успеете провести большую часть вечера вместе.

— Уверен? — спросил он, демонстративно не вынимая наушник до конца. — Мы можем вернуться к этой проблеме в следующий раз. Не переживай, ты во всем разберешься.

— Я и не сомневаюсь, вы же лучший учитель математики в стране.

Он широко улыбнулся, но едва ли я был далек от истины. Во всей Великобритании было меньше сотни слепых учителей. Сотня из более чем шестисот тысяч. Чтобы возглавить математический факультет в такой крутой школе, как наша, доктор А должен был быть очень крут.

Я встал, сунул тетрадь в сумку, взял его под руку и повел к двери. Не то чтобы он нуждался в помощи, он ведь почти каждый день преподавал в этом классе, но мне нравилось ему помогать, и он позволял мне.

— Значит, Джорджу дали отставку?

— Скорее наоборот.

— Ого, мне жаль это слышать, доктор А. Что случилось?

Атмосфера стала напряженной, и я сразу понял, что встал на минное поле. Со мной это иногда случалось, когда я, не имея практики общения, пытался заводить друзей: я слишком давил на них в своем стремлении понравиться, устраивал допросы в попытке проявить интерес, переворачивал камни, которые они предпочли бы оставить в покое.

Мы направились к выходу, и единственным звуком в повисшей тишине было постукивание трости доктора А по линолеуму.

В кармане завибрировал телефон.

Я вздохнул.

— В чем дело? — спросил доктор А.

— Мама опаздывает. А Бел до сих пор отстранена…

Я не стал договаривать, но он все понял: идти мне некуда. Я никогда не обсуждал свою постыдную зависимость от сестры с доктором А, да и он никогда не лез с расспросами. Хороший он человек.

— Я… — он помешкал. — Я пойму, если ты не хочешь говорить об этом, но как тебе здесь без нее?

— Замечательно, — соврал я.

— Исходя из твоих рассказов, — продолжал он, — полагаю, дома у вас сейчас не все гладко? Между Бел и твоей мамой, я имею в виду?

Я ничего не ответил.

Теперь ему стало неловко.

— Послушай, Питер, — он сунул руку в карман пиджака и достал оттуда сложенный листок бумаги. — Пусть это будет у тебя.

Я развернул страницу формата А4. Огромными буквами жирным черным маркером там было написано:

ГЭБРИЭЛ-СТРИТ, 19, SW19 7НЕ.

— На всякий пожарный, — пробормотал он. — Если вдруг тебе некуда будет пойти. Но только никаких тайн. И чтобы твоя мать не была против. Но если в какой-то момент станет тяжело… В общем, на всякий случай.

— Я…

Я понятия не имел, что тут можно сказать. Поспешно свернул лист и сунул себе в карман. Я чувствовал в нем обещание пристанища, и это было хрупко и бесценно.

— Спасибо, — выдавил я наконец.

— Я держу запасной ключ под четвертым от клумбы кирпичом. Если меня не окажется дома, воспользуйся им.

— Спасибо, — снова повторил я. Я не мог придумать, что еще сказать. — Спасибо вам.

Мы сидели в холле и болтали, пока Дин не приехал за доктором. Он был дружелюбным красавцем — из тех, которые как будто вышли из рекламы увлажняющего крема. Я с радостью заметил на его рукаве следы какао-порошка.

— Мама опять опаздывает? — сочувственно осведомилась Сэл, школьная администраторша.

— Крысы-акробаты, — объяснил я.

Она глубокомысленно кивнула.

— Хочешь, я позвоню в библиотеку и предупрежу Джули, что ты сейчас придешь?

— А то!

С адресом доктора А в кармане толстовки я чуть не на крыльях влетел в библиотеку и отбил пять библиотекарше Джули. Джули была офигенной. Рыжеволосая и гиперактивная девушка была похожа на старомодный таймер для варки яиц и, когда была в хорошем настроении, то есть практически постоянно, жужжала почти с той же частотой.

— Привет, Питти, — сказала она. — Что интересует сегодня? Метеорология? Феноменология? Герпетология? Нам только что поступила книга о химическом составе самых смертоносных ядов в животном мире. Знаю, ты ведь любишь в среду почитать про мучительные смерти.

Мучительная смерть.

Ты мне напоминаешь Гёделя, и полюбуйся, как он кончил.

— А может, биография? — сказал я.

Я плюхнулся в кресло-мешок цвета кетчупа и раскрыл книгу в твердом переплете, которую достала мне Джули, многообещающе озаглавленную «Недоказуемое: гений и безумство Курта Гёделя». На внутренней стороне обложки красовалась черно-белая фотография: тощий, как кузнечик, мужчина в пиджаке и галстуке, чьи темные глаза глядели из-под очков с толстенными стеклами.

Я сидел долго. Этот взгляд приковал меня похлеще тягового луча. Вокруг его глаз легли глубокие тени, а самое главное, этот пристальный взгляд заставил меня почувствовать себя сообщником в какой-то ужасной тайне.

«Тощий, дерганый и гений, — услышал я слова доктора А. — Ты напоминаешь мне Гёделя».

— Ну да, — пробормотал я себе под нос. — Я себе тоже.

Обычно, когда я читаю о математике, я никуда не спешу. Я воображаю себя под теплым солнцем Древней Греции или среди гамбургского смога в эпоху Промышленной революции. Я смакую боль от их ранних неудач, насмешек оторванных от жизни стариков, не веривших в их теории, предвкушаю их грядущий триумф. И когда наконец пробивает их час, я читаю и перечитываю важные абзацы, запоминая каждую деталь, а затем закрываю глаза и проживаю его, этот накал страстей, когда герой подчеркивает последнюю строку в своем доказательстве и понимает, что он сделал это. Доказал, что существует множество бесконечностей или что пространство и время едины.