— Тебе куда ехать? — спросил он.

— В Кузьминки.

— Далеко.

— А ничего. До Кузнецкого погуляю, как раз и метро пустят, тут прямая ветка… До свидания, товарищ Сталин. Извините. С этими спичками чертовыми…

— Пустяки, Ира, пустяки. Ты мне, наоборот, очень помогла. Я на машине — может, подвезти?

— Нет, спасибо. Я правда подышать хочу.

— Одна ночью не боишься?

— Ну, вы скажете!

Она вышла, прощально кивнув ему в дверях, и сразу вошел секретарь. Его глаза блестели торжеством.

— Что? — спросил Сталин, мечтая уже приступить наконец к Осиным стихам. — Неужто Николай еще денек накинул на прочтение?

— Это нет, — сказал секретарь. — Но вот из Капустина Яра телеграмма. — Сталин подобрался. — Подписано: Лангемак, Королев. Двигатель проработал двести семнадцать часов, магнитная ловушка не сбоила ни разу. Сталин удовлетворенно повел шеей. — Сахаров считает, что этого достаточно для выхода на субрелятивистские скорости. Следующее испытание они планируют на космос.

— Отлично, — сказал Сталин.

— И сорок семь минут назад, — совсем небрежно добавил секретарь, Вавилов звонил.

— Что сказал?

Секретарь выдержал театральную паузу мастерски, а потом замедленным, увесистым движением поднял большой палец.

— Зацвело? — выдохнул Сталин и, от поспешности пригибаясь и косолапя, бросился к телефону.

— Просил, когда освободитесь, позвонить ему, — уже откровенно веселясь, сообщил секретарь вдогонку. Не оборачиваясь, Сталин левой рукой показал ему кулак. Правой зацепил трубку, едва не выронил, стиснул так, что пластмасса скрипнула. Чуть дрожащими от радостного волнения пальцами набрал код.

— Он еще сказал знаете что? — негромко проговорил секретарь. — Что теперь, если бы понадобилось, мы смогли бы прокормить весь мир.

— Аральский филиал? — хрипловато спросил Сталин. — Сталин у аппарата. С Опытной делянкой соедините меня, пожалуйста, с Николаем Ивановичем. Если он еще не спит.

Ира шла по безлюдному ночному городу. Цокающая под ногами площадь казалась в темноте бесконечной, но до обидного быстро нагромоздилась впереди спящая глыба гостиницы. Посмеиваясь от шкодливого удовольствия приятно и странно было не спускаться в подземный переход, — Ира поверху пересекла проспект Маркса, застывший в оранжевом свете фонарей. Машин не встречалось совсем, лишь раз где-то за Манежем почти беззвучно — только шипение рассеченного воздуха с опозданием долетело издалека — прошел, светя габаритами, одинокий легковой глайдер. Было так хорошо, что хотелось влюбиться. Сирень перед Большим театром с ума сходила, истекая ароматом, громадные кисти призрачно белели в густом, настойном мраке. Шелестел летящими струями фонтан, его звук сопровождал Иру едва не до ЦУМа, таинственно светившего дежурным освещением из стеклянной глубины. Она миновала ЦУМ, вышла к Кузнецкому мосту.

Здесь ее остановили. Позавчера ночью двое туристов-автостоповцев из Уганды пытались взорвать мост, укрепив на одном из быков точечную мину. Терроризм, будь он неладен, нет-нет да и к нам что-то проскочит… Террористов взяли, конечно, но пока в органах споро разматывали это дело протащить "точку" через границу лжеугандийцы никак не могли, значит, они получили ее уже здесь, скорее всего, в каком-то из посольств, — мосты на всякий случай охраняли добровольцы из тех, кому не уснуть, если не исправлен вдруг обнаруженный непорядок. На тротуаре стояла рыжая туристическая палатка, из нее вкусно пахло кофе, два баса о чем-то приглушенно спорили внутри. Опершись рукой на гранитный парапет набережной, дежурил высокий худой мужчина в белых брюках и цветастой безрукавке навыпуск — на груди инфракрасный бинокль, на плече ротный лучемет Стечкина, больше похожий на мощное фоторужье, чем на оружие. Заметив Иру, он оттолкнулся от парапета и неспешно пошел ей навстречу. Ира заулыбалась."…Теперь представь — конвейер, двадцать семь операций в секунду, и так из часа в час!" — громко сказали в палатке. Дежурный подошел к Ире. У него было лицо старого путиловца из исторического фильма и пальцы пианиста или нейрохирурга. Он смущенно пригладил седые усы и спросил, по-хохляцки мягко выдыхая добродушное "г":

— Погоди, дочка. На ту сторону, что ли?

— Ага, — ответила Ира.

— Тогда уж покажи документы, пожалуйста, — явно стесняясь, попросил он. Ира покивала и полезла в сумочку. Косметичка, духи, ключи от квартиры, ключи от мотоцикла, расческа, томик Акутагавы — в метро читать, собственное стереофото в бесстыжем купальнике — на случай подарить, если какой-нибудь парень пристанет и понравится, затертый пятак, оставленный на память после того, как деньги исчезли из бытового обихода… Нету паспорта. Так, еще раз. Косметичка. Внутрь не влезет, но все же… Она раскрыла, оттуда посыпалось. И тут она вспомнила.

— Фу ты! — она даже засмеялась от облегчения. — Вот ворона! Я ж его на столе оставила!

— Артем! — донеслось из палатки. — Кофе будешь?

— Конечно, буду! Сейчас!.. На каком еще столе?

— Да на работе… в Кремле. Вы позвоните товарищу Сталину или секретарю, спросите: Ира Гольдбурт — есть такая? Вам приметы скажут или… Ой. Ну, я не знаю.

— Ты что говоришь, стрекоза? Шестой час! Там либо разошлись, либо спят давно.

— Ну да — спят… Я третью неделю там работаю, так и не поняла, когда они спят.

Артем сочувственно кивнул головой.

— И как тебе там?

Ира только вздохнула.

— Серьезно все — жуть. И страшно — как бы чего неправильно не сделать. Сегодня вот отчебучила — думала, сгорю! — Она опять вздохнула. Я люблю, когда все на ушах стоят. С детьми о-бо-жаю! Я ж в педвуз подавала, полбалла недобрала, представляете? Стенографию, дурында, выучила — конспекты писать… — Ира дернула плечом. — Правда, стенография-то как раз и пригодилась… Летом опять буду подавать, обязательно.

Артем улыбался.

— Ладно, дуй вперед. На том посту скажешь — Артем пропустил, дескать, я тебя знаю, с отцом твоим мы давние друзья. Отца твоего как зовут?

— А я детдомовская, — сказала Ира. — У меня отца нету, и мамы тоже.

У дежурного обвисли усы. Из палатки высунулась круглая голова и сварливо сообщила:

— Стынет, Артем!

— Погоди ты! Как же это, девочка… где же?

— Там, — нехотя произнесла Ира и резко захлопнула сумочку. — В богом избранной стране. Их долго не выпускали, не давали разрешения… а как пятидневная война началась, всех, кто в отказе сидел, сразу мобилизовали… Сирот потом Красный Крест развез в те страны, куда хотели уехать родители.

— О, господи, — сказал дежурный. — Ты что ж… совсем одна?

— Почему? — обиделась Ира. — У меня старший брат есть, кибернетик. Сейчас в подводники пошел. Я к нему каждое лето езжу, на лодке была. Знаете, как интересно?