Крови и имущества богачей, хоть крупных, хоть самых мелких, требовали вместе с красноармейцами только городские и деревенские пауперы и люмпены, выбитые из жизни, не имевшие ни семей, ни пристанища и всегда готовые поучаствовать в грабеже. Они бродили из деревни в деревню, из города в город, голодные и оборванные, в поисках пропитания или сбивались в разбойничьи шайки, рыскавшие по дорогам. Именно эти люди и стали, помимо партизан Вэя, главными союзниками коммунистов. Прослышав про 20 юаней жалованья, они тут же начали записываться в коммунистические войска.

Так что нетрудно представить, что вскоре и в Босэ, и в близлежащих уездах так же, как в Дунлане, вспыхнула эпидемия грабежей и убийств. Пожар аграрной революции начал пожирать всех, кого бедняки и пауперы считали «зажиточными», то есть по существу любого более или менее имущего человека. Буржуазно-демократическая революция под напором обездоленных масс на глазах Дэна и его друзей перерастала в радикально-социалистическую!

Конечно, коммунисты, в том числе Дэн, не могли не относиться к этому со смешанным чувством. С одной стороны, в результате углубления революции их парторганизации на местах стали бурно расти под давлением активистов движения, страстно желавших вступить в компартию: за несколько месяцев численность партячеек увеличилась более чем в 10 раз!46 С другой стороны, заострение борьбы против всех имущих классов противоречило курсу VI съезда47.

Но времени исправить что-либо у Дэна уже не было. В середине ноября, выполняя приказ Политбюро приехать в Шанхай для личного доклада, он вместе с двумя товарищами выехал из Босэ. Все трое путешествовали под видом торговцев, бежавших из города. Дэн планировал заехать в Лунчжоу, чтобы передать Ли Минжую и Юй Цзоюю решение о преобразовании их войск в 8-й корпус Красной армии, но по дороге неожиданно встретил самого генерала Ли, направлявшегося как раз к нему в Босэ, чтобы сообщить о своем намерении атаковать Наньнин. Бравый генерал глубоко переживал поражение в войне с Чан Кайши и безрассудно хотел взять реванш. Выглядел он утомленным, бледным и исхудавшим. Поняв, что краткой беседой не обойдешься, Дэн повернул назад и вместе с Ли вернулся в Босэ. Здесь с помощью Чжан Юньи после долгих переговоров ему все же удалось убедить лихого вояку вернуться в Лунчжоу, чтобы заняться созданием 8-го корпуса и советов. От имени фронтового комитета Дэн даже предложил Ли должность главнокомандующего объединенными силами 7-го и 8-го корпусов. Тот согласился и с тем вскоре уехал. К тому же из Лунчжоу пришло сообщение о мятеже в его войсках, так что ему надо было наводить порядок48.

А Дэн остался в Босэ и только спустя две недели, получив от генерала Ли известие о разгроме мятежников, вновь двинулся в путь. В начале декабря он прибыл в Лунчжоу, где пробыл два дня: провел собрание ганьбу (кадровых партийных работников), на котором огласил решение ЦК о преобразовании 5-го отряда в 8-й корпус под командованием Юй Цзоюя и обсудил детали предстоявшего восстания, которое также требовало тщательной подготовки.

Наконец в январе 1930 года Дэн через Ханой и Гонконг прибыл в Шанхай. К тому времени в Босэ, как и было запланировано, произошло восстание, начавшееся 11 декабря. На митинге в присутствии более трех тысяч человек Чжан Юньи объявил о формировании 7-го корпуса Красной армии в составе трех колонн (примерно равных полкам) общей численностью в пять тысяч человек: в 1-ю вошли подразделения 4-го и сводного отрядов, во 2-ю — бедняцко-пауперские части из соседних с Босэ уездов, а в 3-ю — партизанские войска Вэй Бацюня. Сам Чжан, как и договаривались, встал во главе корпуса, а бывший заместитель Дэна по гуансийскому фронтовому комитету Чэнь Хаожэнь возглавил корпусной политотдел. Чэнь получил и еще один пост — секретаря вновь образованного фронтового комитета 7-го корпуса. Знакомый же нам Гун Чу стал начальником штаба49.

На следующий день в местечке Пинма недалеко от Босэ на своем 1-м съезде крестьянские, рабочие и солдатские депутаты от одиннадцати уездов и пяти деревень избрали Советское правительство района верховьев реки Юцзян под председательством коммуниста Лэй Цзинтяня50. После чего объявили о конфискации всех земель «помещиков»-дичжу, а также имущества так называемых «контрреволюционеров». К последним — практически в обход решений VI съезда, но под давлением пауперов и люмпенов — они прежде всего причислили «богатых крестьян» (фунун)[24]. Позже и Дэн Сяопин, и Чэнь Хаожэнь признавали, что, не имея формального «партийного» права отбирать земли фунун, которых, правда, в верховьях реки Юцзян было немного, они специально ввели в обращение эвфемизм «контрреволюционеры»51. Конфискованная земля национализировалась и передавалась советам с последующим уравнительным распределением между безземельными и малоземельными сельскими жителями без права ее дальнейшей купли-продажи52. Социалистическая революция в Босэ продолжалась, с каждым днем радикализируясь.

Все более левацкой становилась и политика Политбюро, испытывавшего непрерывное давление со стороны Москвы и Дальневосточного бюро Исполкома Коминтерна в Шанхае. В ноябре 1929 года вожди Компартии Китая оказались наконец вынуждены опубликовать письмо Политсекретариата Исполкома Коминтерна по крестьянскому вопросу, так как глава Дальбюро Игнатий Рыльский все время требовал от них дать указание коммунистам на местах арестовать «всех феодалов, джентри [шэньши], помещиков, кулаков, генералов»53.

Но в начале декабря Рыльский вновь выразил недовольство руководству компартии, которое, по его словам, «очень часто отклоняется от большевистской линии». На этот раз он раскритиковал партийных вождей за то, что те давали якобы «неясные и неправильные» директивы гуансийскому комитету в отношении генерала Юй Цзобо и других «национал-реформаторов». С точки зрения Рыльского, с генералом Юем и ему подобными «милитаристами» не следовало вообще разговаривать. Иными словами, Дальбюро оценило работу Дэна по «единому фронту» в Гуанси как в целом ошибочную54. И хотя с этими обвинениями Политбюро, конечно, не согласилось[25], игнорировать их оно тоже не имело права. Тем более что обострение борьбы с «правыми» в ВКП(б) привело, естественно, к радикализации не только политики Коминтерна в аграрно-крестьянском вопросе в Китае, но и всей тактической линии Исполкома Коминтерна в национально-освободительном движении, о чем недвусмысленно дал понять проходивший в Москве в июле 1929 года 10-й пленум Исполкома Коминтерна. Резолюции этого форума, полученные в Шанхае в конце сентября, были буквально заострены против «правой опасности», якобы грозившей всем коммунистическим партиям. Пленум посчитал главной ошибкой «правых» то, что они отказывались видеть «симптомы нового революционного подъема» в мире.