На последних словах Антон внимательнее посмотрел на Вику, пытаясь понять, насколько далеко заходили прихоти дяди, но по её лицу ничего нельзя было прочесть. Она просто отключилась от реальности ненадолго и перечисляла события спокойно и монотонно.

–После моей свадьбы с Витей я быстро включилась в работу агентства. Публике я нравилась, и моё тело, и лицо… так постепенно я пришла к роли ведущей модели. И попала в ад. До этого я просто работала, а потом стала иконой. Знаешь, статус накладывает ограничения. Постоянное внимание камер, фиксирующееся на тебе, потом эта реклама ведущих брендов, бесконечные съёмки для журналов. Жизнь меняется. Ты меняешься. Твои взгляды меняются. Твоё питание тоже.

–И ты начала насиловать свой организм?

–Начала… Долгое время не признавала, что у меня появилась проблема. Ты знаешь, меня взвешивали каждый день, это, наверное, звучит, как форменный бред. Или одержимость.– Вика горестно усмехнулась и провела ладонями по лицу, стирая усталость.– Зато Роман сиял. Чем я была худее, тем он был счастливее. Даже зарплату мне поднял. Только денег мне не хотелось.

–И?

–И когда я достигла нужной формы и кондиции, он начал действовать.– Вика рассмеялась, только совсем невесело.– У Романа везде свои люди. Если бы не Тина, я бы попала. Так я хотя бы смогла выбрать клинику для операции.

–Операции?– удивлённо переспросил Шереметев.– Какой операции?

–Операции, после которой я бы больше не могла иметь детей.

Антон уставился на Вику, чувствуя, как в нём поднимается волна ненависти к крестному.

–Ты сделала эту операцию?

–Как ты знаешь, нет. Не сделала. Тина мне помогла.

Антону теперь стали кристально понятны её слова о том, что у моделей в агентстве Ерохина не может быть детей. И о том, почему у Тины никогда не было и уже не будет своего ребёнка.

–Тина заплатила хирургу за молчание, её родственница подсказала, какую клинику выбрать и к кому обратиться так, чтобы Роман ничего не заподозрил. Он поверил, что операция прошла успешно. Несколько недель я валялась в больнице, как бы оправлялась от осложнений. Если бы не Тина, не знаю, что со мной было бы.– Виктория сглотнула и большими бездонными глазами посмотрела на Антона.– Вот почему я скрывала свою беременность, вот почему просила тебя молчать.

А потом Вика заплакала.

Просто закрыла лицо руками и заплакала, больше не в силах выносить происходящее. Откровения вовсе не давались ей легко, а погружаться в прошлое всегда было неприятно.

Антон потянулся к ней и обнял её за худенькие плечи, а потом притянул ближе. Ей ничего не оставалось, как уткнуться лицом ему в грудь и выплакать всю свою грусть и безысходность.

–Ты не знаешь всего… – бормотала она,– всего, что Тина делала и делает для меня… до сих пор. Я не могу её подвести. Гнев Романа рикошетом пройдётся по ней. Одна моя ошибка, и всё рухнет.

–Не говори так,– торопливо перебил он и, когда Вика отстранилась, потянулся вытереть дорожки слёз с её щёк. Она словно робкий маленький котёнок искала его ласки, прижимаясь к руке и плечу, смотрела доверчиво и с надеждой.– Ты сама вбила себе это в голову. Ты свободный человек, а не рабыня. И ты уйдёшь из этого дома, я сам тебя вытащу оттуда. Поняла?

–Не получится,– надломлено пробормотала она.

–Почему не получится, Вика? Фёдор умер много лет назад. Дело давно закрыто. Мой дядя – в любом случае, соучастник. Выходит, он также виноват, как и ты. Ты можешь выдвигать свои требования и не обязана ничего терпеть.

Виктория нехотя отстранилась от Антона и взглянула ему в лицо. Затем покачала головой.

–Я не об этом.

–Давай уйдём вместе?– внезапно предложил Шереметев и Вика удивлённо на него уставилась.

–Что?– непроизвольно вырвалось у неё.

Он взял её за руки и сжал тонкие пальчики, приободряя.

–Я больше не смогу жить в доме дяди среди этих лицемеров. Но если я ухожу, то и ты вместе со мной. Ты сможешь, Вика. Я защищу тебя. Думаешь, против лома нет приёма? Поверь, даже на Романа Сергеевича можно найти управу.– Шереметев усмехнулся, поднося её руку к губам и целуя прохладную ладонь. Ему хотелось зарыться в неё лицом, вдохнуть в Вику свою силу, жизнь и уверенность.– Время старых псов уходит. Всё меняется. И ты уже никому ничего не должна. Ты бы… ушла со мной?

–Даже если я этого очень хочу… ничего не выйдет, Антон,– с каким-то отчаянием зашептала она.– Я хочу, очень хочу, но… нет.

Шереметев не ожидал отказа, ведь он предлагал ей готовое решение.

–Нет?

–Всё не так просто.

Она попыталась вырваться из его рук, встать и уйти, но Антон не пустил, только сжал её крепче и нахмурился.

–Тогда объясняй, потому что я ничего не понимаю. И хватит от меня бегать,– отрезал он.

Слова Вики его удивили. Она говорила искренне и честно, как никогда до этого, он предлагал ей выход, готовое решение, а получил отказ. В эту секунду Шереметев понял, что пойдёт даже против воли Виктории, если потребуется, только бы вытащить её оттуда.

Вика, как болванчик, начала качать головой. По её щекам заструился новый поток слёз, а голос, когда она, наконец, заговорила, был каким-то совсем надтреснутым и чужим.

–Я не могу… не могу оставить его там…

Антон не двигался, не пытался вытереть её слёзы или утешить. Ему нужны были ответы.

–Не можешь оставить его… кого?– спросил он, в конец ничего не понимая.

Вика глубоко вздохнула и дополнила ночь откровений ещё одним признанием.

–Лёву. Я не могу оставить Лёву.

Впервые за много лет она сказала это вслух. Вика запнулась и расстроенная, и удивлённая одновременно, провела ладонями по испачканному потёкшим макияжем лицу и ещё раз повторила:

–Я не могу оставить Лёву.

–Вика?

В голосе Шереметева был большой вопрос.

Вика решила ничего не отрицать, сказать, как есть. Признаваться, так уж до конца.

–Лёва – мой сын.

Её губы задрожали, и она отвернулась, смотря куда угодно, только не на Антона. Но постепенно на неё снисходило спокойствие. Такое бывает, когда хранишь какую-то тайну довольно долго, а, рассказав, выпускаешь тот кошмар, что сжирал тебя изнутри.

–Как?..– только и донеслось со стороны Шереметева.

Вика сжала руки на коленях, тряхнула волосами, позволяя ночном ветру играть с ними.

–Я родила его от Фёдора.

Вика вздрогнула, вспоминая лицо Фёдора перед тем, как она нажала на курок. Маску злости и похоти. Хотя он мог быть и другим. Любезным и обходительным. Властным и влекущим. Всегда хорошо одетым. Красивым. Умеющим запудрить мозги, напустить туману.