— Может, вам столик сюда поставить? — спрашивает.

— Не надо, — говорю. — Мне и так хорошо…

В этот момент открывается стеклянная дверь, и я невольно фокусирую взгляд на вошедшем человеке.

Темные джинсы, серый свитер.

Темные, взъерошенные волосы.

Русланыч.

Нашел все-таки…

…Ну и ладненько.

Киваю на него официантке и говорю, чтобы принесла еще один бокал. И чашечка кофе тоже не помешает.

Рус становится рядом, достает из моей пачки сигарету.

Прикуривает.

Стоим.

Молчим…

…Наконец он не выдерживает.

— Слушай, — говорит, — Дим. Что с тобой происходит-то?!

Жму плечами, выплескиваю в рот остатки коньяка из бокала, наливаю новый.

— Да так, — отвечаю. — Обстоятельства…

Он вздыхает и недоуменно крутит головой.

— Она же к тебе вроде вернулась? — спрашивает.

Опять жму плечами.

— Физическая оболочка — да. Насчет остального можно поспорить…

Молчим.

Официантка приносит Руслану пустой бокал и плещет в него «Наири».

Все-таки — замечательный коньяк.

Густой и в то же время какой-то легкий.

Неуловимо грустный.

Как, наверное, и сама армянская земля.

Не знаю, я там никогда не был.

Странно, почти весь мир вдоль и поперек изъездил, а в Армении — никогда не бывал. И вряд ли уже теперь когда буду.

Хотя с другой стороны — на фиг она мне сдалась, эта Армения?!

Мне и их «Хайята» до конца жизни за глаза хватит…

— А зачем сюда ходишь постоянно? — спрашивает Руслан. — Вы ведь здесь тогда с ней расставались. Себя помучить?!

Задумываюсь.

— Да нет, наверное, старый, — отвечаю. — Склонности к мазохизму я за собой как-то никогда не замечал. Просто, знаешь, — для того, чтобы рану залечить, ее сначала чистят. Иначе — никак не получается…

— Машка-то знает, что ты сейчас здесь? — спрашивает.

— Откуда? — кривлюсь. — Она сейчас в Бельгии, на каком-то стрит-рейсерском фестивале тусует…

— А ты — здесь пьешь, — кривится в ответ.

— А я здесь пью, — соглашаюсь.

Молчим.

Я закуриваю, он разливает.

Чокаемся.

Где-то так…

— И при этом никого не хочешь видеть? — спрашивает.

— Тебя ж не гоню, — усмехаюсь в ответ.

— Попробовал бы, — улыбается в ответ он.

И снова тишина…

…Ну, как тишина.

Просто шум большого города — он уже не шум.

Фон.

А мы — молчим.

Только время от времени вспыхивают чуть поярче, освещая наши лица, тусклые огоньки сигарет.

Коньяк заканчивается, мы заказываем еще одну бутылку и наконец-то садимся за столик.

Официанты ходят мимо нас на цыпочках.

Еще бы.

Эти два странных мужика в непривычных для восточных людей неярких свитерах уже вылакали одну бутылку самого дорогого коньяка в их недешевом даже по столичным меркам ресторане.

И заказали вторую!

А может, и третью закажут…

…А может — и закажем.

Кстати.

А то на улице уже совсем завечерело…

— Да хорош, старый, — говорит Руслан. — Ты же знаешь, жизнь — как зебра. Одна полоска черная, другая белая. Должно же это дерьмо когда-нибудь да закончиться…

Я делаю последнюю, самую глубокую затяжку и тушу сигарету в пепельнице.

— Знаешь, — говорю, — Русланыч. А как быть, если ты между этих самых полосок застрял? Какой там цвет, говоришь? А? Вот то-то и оно…

Он качает головой.

— Так что, ты думаешь, у вас — никаких шансов все склеить? — спрашивает.

Вздыхаю.

— Склеить, — говорю честно, — вообще никаких. И никогда и не было. Да и заново все начать тоже… гкхм… проблематично. Хотя как раз в этом направлении какой-то небольшой просвет имеется. Маленький, правда. Но все одно лучше, чем совсем без него…

— И что? — снова спрашивает он.

— А ничего, — жму плечами. — Помнишь, у кого-то: «Пока живу — надеюсь»? А вот у меня — в точности наоборот. Пока надеюсь — живу…

Он морщится и качает головой.

— Какой же ты все-таки дурак, — говорит, — Дим. Прям как китаец какой. Сначала создаешь себе адские трудности, потом их с успехом преодолеваешь. Стоило прожить с женщиной одиннадцать лет, чтобы понять, как ты ее на самом деле любишь, только после того, как она от тебя ушла…

— Если преодолею, — усмехаюсь, — ты даже представить себе не можешь, что будет. Я ведь даже душу дьяволу за это пообещать не могу. Потому как моя душа и так мне ни фига не принадлежит…

— Да это-то я как раз хорошо понимаю, — морщится он. — Только это всего лишь навсего — пустой треп. А тут надо что-то делать…

— Сначала, — хмыкаю, — нужно понять, что именно…

— Согласен, — улыбается. — Ничего, разберешься. Ты ведь — мужик, в конце-то концов. А пока давай, выпьем…

— Давай, — соглашаюсь.

Мы разливаем и чокаемся.

Потом опять.

И опять.

А над нами выгибается равнодушное, багровое от огней московское вечернее небо, на котором фактически никогда, даже в самую ясную погоду не бывает видно никаких звезд.

Про Нельку, нашу звезду стрит-рейсинговую, я вам уже как-то рассказывал. И про наши с ней отношения непростые и невеселые. Но ее-то я хоть как-то понять могу — сильная баба, чего уж там.

И красивая.

Живет в свое удовольствие, а то, что в этом самом удовольствии себя заживо похоронила, — так это, извините, не считается. Это — ЕЁ большая и светлая личная жизнь. У меня у самого забот полон рот, чтобы других судить.

И тараканов своих хватает по полной программе.

Так что — квиты.

Она мне даже в какой-то степени нравится.

Но вот ее «адъютанты»…

И, прости Господи, «адъютантши»…

Это уже — за гранью добра и зла.

Особенно вот эта красотка.

Впрочем, «красоткой» ее может назвать только человек с очень хорошим чувством юмора.

Которого, кстати, она сама — начисто лишена.