Из-за двери ее квартиры гремела какая-то веселая, беззаботная музыка, пахло жареным луком. Судя по всему, ее дожидался Руфат, уже давно выклянчивший ключи и взявший на себя хозяйственные хлопоты. Сама Ирина была никакая хозяйка. Если бы Руфат не готовил, она бы, верно, всю жизнь питалась по столовкам. Она открыла дверь своим ключом, вошла. Руфат – разгоряченный, с раскрасневшимся, вспотевшим лицом, высунулся из кухни, снял фартук и, выйдя, заключил ее в объятия. Она все так же апатично приникла к его плечу и закрыла глаза.

– Ты что так поздно? – спросил он, выдыхая слабый запах алкоголя и мятной жвачки. – Я уж заждался. Я тебе твое мясо любимое приготовил.

Ирина кивнула, не отрывая лица от его плеча.

– Да что с тобой? – спросил Руфат, слегка отстраняя ее и вглядываясь в весь ее облик. Действительно, Ира выглядела неважно. Прическа ее пришла в совершеннейшее расстройство, юбка перекосилась, так что молния оказалась на боку. Наконец, колени ее, вовсе содранные, пламенели алыми язвами.

– Ты что? Ты что? – испуганно и бестолково спрашивал Руфат, холодея от фантазии, что могло случиться.

– Ничего. Не бойся. Жива, – отвечала Ирина, входя в кухню и садясь.

– Это что? На улице? – Руфат вытаращил черные глазищи, в которых пока читались только лишь страх и волнение. Ирина знала, что сейчас Руфат начнет метать глазами молнии, страшно ругаться, звонить своим приятелям с мифическим проектом всех убить и прочая. Ирина вздохнула.

– Я попала в аварию, – сообщила она, – чуть не сдохла.

– Какую аварию? – переспросил Руфат, уже гневно насупливая брови.

– В меня врезался грузовик, – устало сообщила Ирина.

– Где? – В очах Руфата промелькнули первые зарницы.

– Не знаю, на какой-то улице. Почем я знаю. У нас есть выпить?

– Ты даже не знаешь где? Едем сейчас же!

– Куда?

Видимо, этот вопрос поставил Руфата в тупик, отчего он спросил:

– Милиция была? Акт составили?

– Да какая милиция… Улица была безлюдная, ночь. Я сама не знаю, как я туда забралась.

– Едем в милицию!..

– Ну куда я поеду, – улыбнулась Ирина, показывая на свои ноги. – Дай мне чего-нибудь глотнуть.

Руфат залез в холодильник и вынул бутылку вермута.

– Расскажи по порядку, как все произошло, – сказал он, стараясь соблюсти внешнее спокойствие.

– Я гоняла по Москве… – уныло начала Ирина, – кстати, я решила ехать в Крым.

– Какой Крым?! Ты что?!

– Ну, это неважно, ладно. Ты мне нальешь или нет?

Руфат наполнил стакан и кинул в него ломтик лимона.

– Так вот, – продолжила Ирина, – меня выгнали с работы. Вернее, я сама ушла.

– Выгнали? Ушла? Почему?

– Так получилось. Меня подставили. Не надо было раньше времени высовываться с пражским контрактом. Этот вонючка начальник решил прибрать мои денежки.

Подробности Ирина сообразила не рассказывать, опасаясь за жизнь Ободовской. Того, что она сказала, было уже достаточно для того, чтобы Руфат, страшно поводя глазами, заорал, что он убьет начальника, чего бы это ему ни стоило, что он размозжит пустую башку этого поганого комсомольца и далее, как обычно. Ирина покладисто выслушала, потягивая мартини.

– Ну так вот, – опять продолжила она, – я было думала обратиться к юристу, но тут ничего не поделаешь. Фирма может расторгнуть контракт без объяснения причин. Теперь у меня нет ни машины, ни работы.

Зависла пауза. Вдруг Руфат посмотрел на Ирину просветленным взором и улыбнулся.

– У тебя есть я, – сообщил он нежно.

Ломтик лимона уткнулся Ирине в нос, и она отставила с тоской бокал.

– Руфат, пожалуйста, не надо, – умоляюще сказала она, – мне и без того неважно.

– У тебя есть я, – повторил убедительно Руфат, – и этого достаточно. Не в деньгах счастье, теперь ты понимаешь?

Он уже совершенно уверовал, что Ирина принадлежит ему безраздельно, и жадно желал делиться мечтами о будущем.

– Ты можешь вообще не работать. Проживем как-нибудь!

Он присел подле нее на корточки и взял ее руки в свои. Она тупо посмотрела на него.

– А этот Владимир Дмитриевич просто не существует. Я его убью.

– Руфат, пожалуйста, не надо… – вяло протестовала она.

Но Руфат уже воспарил на крыльях фантазии. В его пламенной речи смешивались картины их будущей счастливой жизни и страшных мук, на которые был обречен шеф. То голос Руфата обличал, дрожа от ярости, то бархатно обволакивал Иринины редкие мысли сладостной негой. Перед Ириной открывались врата рая, чтобы войти в него, ей надо было только лишь переступить через изуродованный труп начальника.

Но Ирина переступила через себя.

– Да, Руфат, – сказала она. – Я действительно начну новую жизнь. Положи ключи на полочку, когда будешь уходить…

Сынку показалось, что жизнь сильно ушла вперед, что город сделался каким-то другим, более красивым, но вместе с тем и более озлобленным.

Сколько ж он тут не был? В монастыре время странным образом пропадало, теряло смысл и содержание, которое имеет в городе.

Сынок прослужил бугром всего два дня, даже меньше. На третий собрали их несколько здоровых до драки, злых и беспощадных и послали в Москву. Надо было наводить порядок.

Объект – Курский вокзал и вся прилегающая к нему территория, включая самодвижущиеся экономические зоны, то есть электрички. В последнее время там развелось слишком уж много конкурентов, откуда ни возьмись вдруг появились искалеченные людишки. Было ли это появление стихийным или в игру вступила какая-то тайная сила, и предстояло выяснить Сынку. И чем быстрей, тем лучше…

По сути, его работа заключалась в координации действий специальной карательной бригады братства. Он должен был прощупать почву, выяснить обстановку, а уж действовать будут без него – до сих пор многие считали, что он со своей культей боец ненадежный. А в том, что рано или поздно нужно будет помахаться, Сынок не сомневался.

Невдалеке от вокзала, в темном незаметном проулке стояла строительная бытовка, маленький такой вагончик без колес и с заколоченными окнами, позабытый строителями лет десять назад. Вагончик проржавел насквозь, рассыпался уже по частям, но был еще вполне пригоден для жилья.

Сынок постучал условным стуком в дверь. Ему открыли. Из темного чрева вагончика пахнуло немытыми телами. В монастыре он уже от такого духа отвык.

– Кто здесь? – Сынок отмахнулся от круживших у его лица жирных навозных мух.

В ответ нечленораздельно замычали. Сынок понял, что местные обитатели крепко спали и он их разбудил.