Немного успокоилась она лишь к декабрю, когда ударили морозы, и стало понятно, что огромная армия Наполеона отступает.

В конце января случилось чудо – в дом явился, постукивая деревяшкой, одноногий инвалид в потертой солдатской шинели. А с ним…

– Марселино! – Розетта очнулась от своего странного сна наяву и кинулась в объятия родственника. Они плакали, обнявшись, потом вместе пошли к Софье Ильиничне, и молодой корнет рассказал, как погибли его отец и полковник Смирницкий. В черных волосах мальчика просвечивали белые пряди, но это никого не удивляло. В Петербурге хватало выздоравливающих солдат и офицеров, несущих на себе тяжелый отпечаток сражений.

В общей суете не сразу заметили, что Сонечке стало нехорошо, а когда послали за доктором, будущая мама вцепилась в подружку, с которой не расставалась весь последний год, и не отпустила ее даже тогда, когда ее спешно уложили в постель для осмотра. Розетта, конечно, старалась не видеть лишнего. Она утирала Софочке пот, подносила воду, болтала, отвлекая подругу от долгих и болезненных схваток.

Однако Софья Ильинична отвлекаться не желала. Она требовала с Розетты клятву – назвать младенца именем отца и вырастить из него достойного офицера.

– Софочка, – ласковым голосом уговаривала ее Розетта, – а что, если у тебя девочка родится? Имя «Петр» ей совсем не пойдет!

– Будет Петра! – стонала, извиваясь, Соня. – Обещай мне! Клянись!

Когда у тебя на руках корчится от боли живой человек – ты пообещаешь ему что угодно. Вот и Розетта пообещала. Под утро Сонечка родила крепкого горластого мальчишку. Призванная на помощь повитуха торопливо обмыла младенца, запеленала и вручила Розетте:

– Подержите, синьорина, вам тут лучше не смотреть!

Розетта с облегчением ушла к окну и поначалу не прислушивалась к тому, что происходило в комнате. Ее удивлял и поражал ребенок, лежащий у нее на руках. Сын Петра Адриановича и Сонечки. Такой крохотный, но довольно увесистый. Громкий. Интересно, его волосы будут золотыми, как у матери? Или каштановыми, как у отца? А глаза? Какого цвета будут глаза?

Покачивая младенца, девушка засмотрелась в окно и наконец услышала за спиной тревожный шепот доктора и повитухи. Кажется, после рождения юного Петра Петровича Смирницкого что-то пошло не так.

Чтобы не мешать, Розетта вышла. В соседней комнате ожидали кормилица и новоиспеченная бабушка. Мария Александровна приняла на руки первого внука и, пряча слезы, прижала его к груди. Потом, правда, младенец недовольно завозился, захныкал, и его передали кормилице. А через час из спальни вышли опустошенные доктор и повитуха – спасти родильницу не удалось.

Зато у доктора в руках была бумага, на которой слабеющей рукой Софочки была написана ее последняя воля – опекунами ее сына назначались Розетта Россет и генерал Казачковский.

Пока Мария Александровна рыдала над телом дочери, Розетте пришлось заниматься малышом, и она отдала ему все свое время и силы. Ведь больше в ее жизни ничего ценного не осталось.

Генерал Казачковский вернулся домой только в 1814 году, завершив вместе с русской армией заграничный поход. Глава семейства вышел в отставку, но успел определить на службу Марселя Россет, а своего старшего сына – в кадетский корпус.

Дома генерала встретили жена, сыновья и полуторагодовалый внук – Петр Петрович Смирницкий. Розетта Россет никогда не была замужем. Когда молодой капитан Смирницкий женился, вышел в отставку и уехал в унаследованное им поместье, он взял с собой «тетушку Розетту». Сия почтенная особа жила в его доме, нянчила детей и внуков и умерла в глубокой старости – в возрасте более девяноста лет. Последними ее словами были: «Сонечка, я сдержала свое слово».

Глава 21

Трехсотлетие семьи Романовых праздновали с размахом. Балы, театральные премьеры, амнистии, стипендии, молебны и парады. Тысяча девятьсот тринадцатый был годом бурным и тревожным, но для кого-то он был радостным. Катенька Байкова – младшая дочь полковника Байкова – поступила в Смольный институт. По этому случаю маменька подарила ей прелестный альбом, украшенный фотографией юной смолянки.

– Я дарю тебе эту вещицу на память о родном доме и твоих близких, – сказала Надежда Павловна Байкова, выводя красивую виньетку после дарственной надписи. – Береги его, не марай листов зря, и пусть этот альбом станет для тебя лучшим собеседником.

Катенька поцеловала мама́ в щеку и в нетерпении принялась перебирать скромные пожитки из дозволенного списка. Белье, ленты для волос, пакетик с леденцами, завернутый в стопку носовых платочков, перчатки, носочки, заботливо связанные няней.

Хотелось плакать, в носу противно щипало, но девочка сдерживалась – ее берут в первый класс Смольного института! Это большая честь! К тому же они с Машей едут в Петербург, и она успеет полюбоваться столицей!

Мария Николаевна – старшая, замужняя сестра Катеньки – тоже радовалась поездке. Она закончила Смольный институт десять лет назад, почти сразу вышла замуж за офицера, родила детей и изрядно соскучилась по блеску и шуму большого города. Оставив детей на попечении матери, Мария Николаевна собиралась отвезти сестру в Смольный и повидать живущих в столице подруг. Заодно пройтись по столичным магазинам, заглянуть в театр и полюбоваться городом, украшенным к торжествам.

Все получилось почти так, как задумывалось. Сестры приехали в Петербург сонным туманным утром. Вышли, шатаясь от усталости, на перрон и кликнули носильщика. Бравый парень в фуражке с лаковым козырьком, с номером на бляхе подскочил к ним, подхватил немногочисленные пожитки и довел до стоянки извозчиков. Марии Николаевне отчаянно хотелось сэкономить, но у Финбана был такой поток пассажиров, что никто не торговался.

Взяв коляску, дамы отправились в недорогую гостиницу. Старшая сестра любовалась городом, толчеей и витринами, младшая судорожно вцепилась в пришитую петлю и втянула голову в плечи. Петербург ошеломил Катеньку. Здесь плохо пахло, в ушах звенело от гула конок и звонков автомобилей. А люди! Сколько же здесь было людей! Даже на полковом параде Катенька не видела столько народу!

В гостинице их встретил любезный швейцар и проводил в номер. Мария Николаевна поморщилась на пыльные занавески и потрепанную скатерть, но промолчала. На жалованье капитана особо не разгуляешься. Маменька тоже не