Подняла нежное, теплое тельце на руки и, тихонько напевая, пошла в спальню. Она уже привыкла проделывать это в одиночку и, несмотря на произошедшее в подвале, о Дамиане не вспомнила. Совершенно вылетело из головы, что отец Клем сегодня дома. Дамиан сам напомнил о себе шумом снизу – когда Анна нежно убирала волосы с лица уже спящей Клементины.

Он обнаружился в гостиной – растянулся на диване, закинув босые ноги на деревянный чемодан, служивший им журнальным столиком. На полу стояла пустая тарелка с крошками тор та. Устроившись в круге света, он что-то читал. Похоже, сценарий. Увидев Анну, улыбнулся:

– С Клемми все в порядке?

– Спит. Пришлось уложить без купания.

– Эти выходные выматывают ее, – осторожно заметил он.

Она кивнула и опустилась на диван рядом с ним. Пожалуй, сейчас самый удобный момент. Можно попробовать поговорить о том, что приключилось в Лондоне и позже, и о том, что им со всем этим делать. А можно обойтись и без разговоров. Она положит голову ему на плечо, они закажут тайской еды, а когда настанет время идти спать, она просто отведет его наверх. Утром встанет и спокойно, как прежде, отправится на работу, предоставив ему отвести Клемми в школу. Так легко. И все же что-то удерживало ее.

– Это сценарий? – спросила Анна.

Он кивнул:

– Новый.

Она вспомнила, обрадовалась:

– Тот, где парень меняется телом со своей бывшей женой?

– М-м… Вообще-то я передумал.

– Да? – Анна почему-то обиделась.

Чем ему не угодил прежний вариант?

– Теперь этот парень – женщина. И к тому же черная женщина. И она меняется телом с президентом.

– С президентом Соединенных Штатов?

– С ним самым, – энергично закивал Дамиан.

Все ясно.

– В главной роли, разумеется, – Вупи Голдберг, – предположила Анна.

Дамиан бросил на нее оскорбленный взгляд.

– Или Опра захочет попробовать себя в качестве кинозвезды?

Что-то он мрачен. Анна, напротив, почувствовала прилив вдохновения.

– Знаю, знаю! – воскликнула она. – Президента сыграет Арнольд Шварценеггер!

– Издеваешься?

Она постаралась сдержать смех:

– Прости.

– Кто требовал, чтобы я лучше «продавался»? Ага, значит, не она одна играет в опасную игру.

– По-моему, ты и сам собирался заняться коммерческими фильмами.

– Ну да, собирался. Между прочим, могу тебя обрадовать: пробные съемки последнего фильма одобрения не получили. От меня требу ют, чтобы дело все-таки кончалось свадьбой.

Анна выпрямилась.

– Шутишь.

– К несчастью, нет.

– Возвращаешься в Лондон? В ту церковь? Будешь переснимать?

Та сцена, пусть даже вымышленная ее часть, повторится. Хуже ночного кошмара. «День сурка» для самого мерзкого момента ее жизни.

– Переснимать будем в Нью-Йорке. На возвращение в Лондон они не раскошелятся. Жалко, конечно, терять церковь.

– Но актерский состав остается прежним.

– Разумеется.

– В Нью-Йорке.

– Да.

Они помолчали. Только тогда до него дошло, к чему она клонит.

– Детка, тебе не о чем беспокоиться. Между мной и Гвендолин все кончилось в тот день, в церкви.

Самое смешное, она уже начала сомневат ся – а было ли вообще что-то? Может быть, она неверно все истолковала? Он же, в конце концов, ни в чем прямо не признался. До этого момента.

– Гвендолин, – повторила Анна.

Перед мысленным взором встало лицо девицы.

– Меня больше устраивало, когда у нее не было имени.

– Детка! – Он попытался взять ее за руку. – Там ничего не было. Я люблю тебя.

То же самое он говорил и в церкви. Все как всегда. Гладкие слова и карьера, которая все никак по-настоящему не начнется. Потрясающий секс и уверенность Дамиана, что жена всегда будет принадлежать ему. Ее серьезные запросы и его бессилие их удовлетворить.

– Я валюсь с ног, – сказала она. – Завтра понедельник.

Он потрясенно уставился на нее:

– Что?!

– Я иду спать, Дамиан. Тебе пора домой.

– Не может быть. Ты меня выгоняешь?

Как это знакомо – возмущается ее совершенно разумным поступком.

– Да.

– Я мог бы поспать на диване. Чтобы утром побыть с Клем.

Анна двинулась к двери:

– Сами справимся.

Она распахнула дверь. В дом ворвался ледяной воздух, но она держала дверь открытой.

– Но, Анна… – Он неловко возился с портфелем, с бумагами, растерянно шарил в поисках пальто. – Я думал… лестница… торт…

– Хочешь взять торт с собой?

– Я вовсе не это имел в виду…

– Нет, пожалуйста!

Все лучше, чем стоять столбом у двери в ожидании, когда он уйдет. Она решительно вернулась в гостиную, отнесла парадное блюдо с красным тортом на кухню, обернула пленкой и все вместе – с блюдом и лопаткой – сунула в бумажный пакет из магазина.

Когда она вернулась в прихожую, Дамиан, уже в пальто, с несчастным видом стоял у двери.

– Я совершенно сбит с толку.

– Я тоже.

– Анна, я хочу вернуться.

– Знаю.

– Что мне сделать? Скажи. Я на все готов.

– Стань другим человеком. Сможешь? Стань таким, каким, как я когда-то верила, ты был.

– Мамочка! Мамочка!

Как только Томми открыл дверцу машины, из дома до Лизы донесся приветственный визг. Должно быть, они ждали у окна. Дом задрожал от топота детских ног. На крыльце лед. Хороший предлог опереться на крепкую руку Томми. Несмотря на сильное обезболивающее, что ей прописали в больнице, боль давала о себе знать. Но об этом она никому не скажет. «Слава богу, все позади, – подумала она. – Слава богу, я снова вернусь к нормальной жизни».

Ярко-красная входная дверь распахнулась и – вот они! Четыре радостные и нетерпеливые мордашки сияют улыбками ей навстречу. Даже Лэдди, яростно махая хвостом, изо всех сил пропихивается вперед. Не дав переступить порога, они со всех сторон облепили ее. Генри боднул головой прямо в швы, а пальчик Дейзи ткнулся точно в пустоту внутри нее.

Лиза начала обнимать их всех по очереди, потом всех сразу. И тут поверх детских голов увидела, что творится в доме: по восточным коврам разбрелся целый выводок разноцветных игрушек; на диване, на каждом стуле беспорядочными кучами навалены пальтишки, шапки и шарфы; горы газет, школьных тетрадок и писем высятся на каждом столе. Сбитые набок абажуры и покосившиеся картины, пустые стаканы, полупустые стаканы, миски из-под каши с присохшими к ним ложками. И запах – прокисшее молоко, подгоревшие макароны, жареные сосиски. И это в десять часов утра. Вот к чему все пришло за несчастные девять дней, что Лизы не было дома.