— Здоро́во, Чалов, — раздался приглушенный и, надо сказать, слегка испуганный голос, — вижу, ты меня не узнал. Значит, я буду богатым. И нож убери, дурак.

Руки разжались сами собой, нож упал в снег. Свет погас, Егор заморгал беспомощно и смотрел, бестолково щурясь на приближавшегося человека, вглядывался в его лицо. Бледное, но довольное, даже в темноте видно, длинное, с темной прямой челкой, глаза чуть прищурены, губы кривятся — Егор даже отшатнулся, точно призрак увидел, сущность бестелесную из прошлой жизни. А сущность стояла напротив и знакомо улыбалась, знакомо и ехидно, у Егора аж дух перехватило.

— Романыч, — пробормотал он, — черт, я тебя не узнал. Сдуреть, я уж думал…

Что он там думал, Егор сказать не успел, Роман сгреб его, обнял, врезал ладонью промеж лопаток.

— Жив, слава богу… Раньше не мог приехать, извини. Я знаю, что ты давно в городе, но не мог, дела держали. Вчера на квартиру к тебе заходил, а у тебя там пожар, сгорело все на фиг. Менты сказали, что труп не нашли, я сюда сразу… Ты что — не знал? — услышал Егор, а сам и слова вымолвить не мог, точно душило его что-то, не то что сказать — вздохнуть не давало. А вот последние слова моментально отрезвили, точно с неба кто напоминалку прислал: «не расслабляться».

— Нет, — честно сказал он, — не знал. Пошли в дом, поговорим.

Открыл калитку, пропуская Романа перед собой, нашел в снегу нож, закрыл замок и пошел следом.

В прихожей Роман немедленно споткнулся о коробку с барахлом и едва не растянулся, влетел с легкими матюками в кухню и в последний момент затормозил в дверях, уперся ладонями в косяки. У холодильника стояла Вика, куталась в свои тряпки и молча смотрела то на обалдевшего Романа, то на Егора. Тот сообразил первым, оттащил друга обратно в коридор, подошел к Вике.

— Все нормально, это свой, это друг мой. Не бойся, я ему, как себе, верю.

Сказал и осекся, нахлынули разом мысли, эмоции и забытые, казалось, желания и порывы. Определенно, сегодня их ждет вечер воспоминаний, и Вике о том лучше не знать: меньше знаешь, крепче спишь, как говорится, у нее своих забот выше крыши.

Вика скрылась в комнате, прикрыла за собой дверь, Роман посмотрел девушке вслед, затем глянул на Егора.

— Красивая. Кто такая? Познакомишь?

— Потом, — Егор бросил нож в раковину, вспомнил, что обещал кое-кому горячий ужин, но так получилось, что придется немного подождать.

Роман скинул куртку и сел на табурет, Егор так и остался пока подпирать стенку. Образовалась странная, душная какая-то пауза, как бывает перед грозой, и тишина была точно такая же, напряженная, тяжелая. Им столько надо было сказать друг другу, столько всего произошло с того дня, как они виделись в последний раз, а Егор не мог найти нужных слов, как ни старался, да что там слов, мыслей-то связных не было, кроме одной, глупейшей из всех возможных: «как дела?» Роман тоже помалкивал, осматривался по сторонам и поглядывал на Егора. Изменился друг, не то чтобы сильно, но стал другим за эти три года: на висках седина проглядывает, взгляд стал не насмешливо-всезнающим, а жестким, острым, морщин прибавилось, зато двигается так же резко и соображает быстрее некоторых.

— Сядь, не маячь, — сказал Роман так, точно у себя дома распоряжался, Егор плюхнулся на стул у окна. Что-то зазвенело и откатилось под ногами, Егор посмотрел вниз — так и есть, те две стопки никто поднять со вчерашнего дня не озаботился, что объяснимо: обоим было не до них. Поставил их в раковину, чувствуя на себе взгляд Романа, и понимал, что объяснять ничего не придется, и так все ясно.

— Давно тут сидите? — мигом просек ситуацию тот.

— Третий день, — сказал Егор.

Снова тишина, Роман быстро, как обычно в своей манере, сложил два и два, спросил:

— Дальше как думаешь? Возвращаться тебе некуда, если что. Квартира подчистую выгорела, только стены остались и потолок. Двери тоже нет, ее пожарные вышибли или менты, я точно не знаю. Висит на одной петле, а внутри шок и трепет.

Поганые дела, если все это правда, жить ему негде, а ведь сам накаркал: «придут, вернутся», вот и вернулись, обиженные и оскорбленные в лучших чувствах. Хотя чего там каркать, и так все понятно было, он бы и сам так поступил, если бы играл за «ту» сторону. Квартира. Последнее, что у него оставалось, последнее, что связывало с прошлым, если не считать этой домушки, что больше на скворечник похожа, чем на человеческое жилье. Хотя теперь выбирать ему не приходится…

Роман точно мысли его читал, принялся копаться в карманах куртки, достал из внутреннего деньги и положил на стол. Егор следил за приятелем, смотрел на небольшую стопку купюр и не совсем понимал, что происходит.

— Долг, — сказал Роман, — я тебе деньги должен, если ты забыл. Я брал у тебя, тогда, ну, несколько лет назад, до того…

И осекся, то ли не смог выговорить, то ли язык, что называется, не повернулся, сказать «до того, как ты сел». На этакие мелочи Егор внимания не обратил, смотрел на друга, на деньги, на трещину, что шла через всю столешницу, на пустую чашку, а видел заросший огород, деревянный забор, темную гладь реки, суку Игорька, что сидит на мостках, слышал его голос. «Он матери на операцию занимал, у них тогда очередь в московской больнице вдруг резко подошла. Отказался кто-то, или еще что — сейчас не помню…» Егор даже глаза прикрыл, ждал, пока уйдет, схлынет наваждение. Надо же, столько лет прошло, столько всего пережил, а тот вечер помнит так, точно вчера было.

— Ладно, проехали, — пробормотал Егор, — дело прошлое, чего вспоминать. Брал и брал, я уж и забыл давно…

И снова стало стыдно, как тогда, у реки, даже сильнее, стыдно так, что и глаз на Романа поднять не мог, сидел, как школьник нашкодивший, и не знал, куда руки девать.

— Я не забыл, — жестко сказа Роман, — забирай, мне чужого не надо. Все, мы с тобой в расчете…

Он поднялся было из-за стола, но Егор остановил его, едва ли не выкрикнул:

— Погоди. Погоди минуту, — добавил уже тише, видя, что Роман садится обратно и смотрит удивленно и чуть насмешливо, как всегда. И черт с ним, пусть смеется, сколько хочет, у него все права на это, все козыри, лишь бы выслушал.

— Погоди, Романыч, не уходи. Я вот что спросить хотел… — снова путались слова и мысли, разбираться с ними было некогда, и Егор свалил все в кучу, вывалил единым дыханием, торопливо, точно боялся, что Роман передумает и уйдет.

— Ты прости меня, я не знал ничего, мне Игорь не говорил тогда, я поздно узнал, в тот день, ну, когда… того мужика в доме грохнули. Прости дурака, что ляпнул, не подумав. И деньги забери, я не возьму.

— Возьмешь, — тихо сказал Роман, — возьмешь, куда ты денешься. А что было, то было, за слова свои ты ответил, и не только за слова, мне твои извинения без надобности. Дурак ты, Чалов, правильно мать твоя говорила, добрый, честный, но дурак дураком. Ты не переживай, я все как надо сделал: опознал, бумаги оформил, и ее по-человечески похоронили, а не под табличкой с номером в общей могиле. В расчете мы с тобой, Егор, а деньги забери, пригодятся.