– Вчера я была не в себе. Поэтому говорила и делала… всякое. Но это не я.

– Действительно?

– Что действительно? – хмурюсь я.

– Может, это тоже ты, Вета?

Ник переворачивает мою руку ладонью вверх и пальцами скользит по предплечью от запястья к сгибу локтя, а я не знаю, что приятнее и откровеннее: его слова или эти невесомые прикосновения. Особенно теперь, когда я знаю, насколько откровенным он может быть. Особенно, когда Ник обходит стол и останавливается за моей спиной, а его ладонь так же легко скользит выше, к плечу, поглаживает обнаженную кожу на затылке.

Черт! Это подло, так делать! Потому что у меня сбивается дыхание, я не вижу его взгляда, но я его чувствую. Эти прикосновения, исходящие от Ника тепло и сила завораживают…

О чем мы вообще говорили?!

– Тебе не хватает свободы, тигренок, – Ник почти касается губами моего уха, и приходится сжать пальцы, чтобы сдержать дрожь, пронзившую меня всю. – Ты слишком сдерживаешь себя. Отпусти себя, и нам с тобой будет даже лучше, чем вчера.

Нам с тобой.

Мое сердце пропускает удар.

Мне и Нику.

Я облизываю пересохшие губы и пытаюсь переваривать его слова.

Неужели… Неужели, он предлагает мне стать его девушкой?

Мое детское желание.

Мечта.

Ник Омельчин. Предлагает. Мне. Быть с ним!

Это не шутка?

Ну нет… Вот он, стоит за моей спиной, почти-почти обняв. Надежный, сильный, красивый. А вчера вытащил меня из этой дрянной ситуации с Владом, а потом носил на руках. Буквально! Разве не таком я мечтала? Быть с ним. Чтобы именно он стал моим первым. Чтобы любил меня.

Так может правда перестать себя сдерживать?

В душе каким-то диким пестрым цветком, наполненным теплом и светом, раскрывается мое огромное-огромное счастье. Оно больше меня, больше этой квартиры, больше всего небоскреба. Да больше всей Москвы!

Я разворачиваюсь на стуле, и оказываюсь с Ником лицом к лицу.

– Что ты предлагаешь?

– Секс.

Мое счастье в один миг с громким «чпок» лопается, как мыльный пузырь, который окатывает меня отрезвляюще прохладной водицей и ошметками моих фантазий. Кажется, Дуравета – мое прозвище по жизни! Потому что только я могла нафантазировать себе чуть ли не свадьбу с Омельчиным. Хорошо еще не придумала имена нашим детям!

– Секс? – разочарование все-таки прорывается в мой голос, но не получается сдерживаться, когда во рту горчит от его слов, а внутри все медленно закипает, как магма под земляной коркой.

За кого он меня принимает?

Хотя и так понятно, за кого.

Вот только после всего, чтобы между нами случилось хорошего, я как-то позабыла, что передо мной Ник, мать его, Омельчин!

– Да, – сосредоточенно кивает Ник. – Божественный секс.

Он тянется ко мне, но я выставляю ладонь вперед, запечатывая ему рот.

– Нет, – я отталкиваю Ника и сползаю с барного стула, хотя честно хочется ему врезать. Прямо руки чешутся! И коленки тоже. – Иди ты со свои сексом, знаешь куда? Каким бы божественным он ни был!

Он перехватывает меня, когда собираюсь пройти мимо, и возвращает на стул. Просто берет и подсаживает на него, будто я ничего не вешу, и не позволяет мне его отпинать, оказываясь между моих колен. Я трепыхаюсь в его объятиях, пока Ник не прижимает меня к столу и блокирует так, что я не могу пошевелиться.

– Объяснись! – приказывает он строго. Не кричит, но его голос дрожит от сдерживаемой ярости.

– Что тебе объяснить? Ты и сам все прекрасно понимаешь!

Ник прищуривается: хищно, даже зло, и на один миг мне кажется, что он как Влад наплюет на мое желание. Я осознаю, что если он захочет меня трахнуть, то я с ним просто не справлюсь, я абсолютно перед ним беззащитна. И моя злость разом притупляется. Чуть-чуть.

– Я не ищу секс, что тут непонятного. Потому что если бы я искала секс, то вчера бы не убегала от Влада. Он тоже предлагал секс. Можно было согласиться…

– Не сравнивай нас. – Ник не рычит, но на его лице играют желваки, а мне пофиг.

– Это еще почему? – интересуюсь я. – Вы даже очень похожи, он тоже предлагал мне потрахаться, а потом зажимал. Вот как ты сейчас!

Он отпускает меня и отодвигается так быстро, что я едва не заваливаюсь в сторону. Но вовремя возвращаю себе равновесие и спрыгиваю со стула, чтобы уйти. И так криками разбередила больное горло. Хотя, может, это болит где-то глубоко внутри.

– Скажи мне, чего ты хочешь, – говорит Ник, когда я ставлю ногу на первую ступеньку лестницы. И я поворачиваюсь:

– То, что ты мне дать не способен!

– Уверена?

– Более чем!

– Так что тебе нужно? – повторяет он.

– Ты серьезно?!

– Более чем.

Это напоминает разговор двух дебилов, и если с Дураветой все понятно, во мне горит и тлеет обида, то Ник вроде раньше умный был!

– Я хочу романтики. Свиданий. Совместных просмотров фильмов. Да я даже не в курсе, какие ты любишь фильмы! Постепенного узнавания друг друга. Поцелуев на верхушке колеса обозрения.

Вид у Ника такой скептический, что я умолкаю. Да уж, хотела утереть ему нос, а выставила себя идиоткой.

– Вот! – говорю, тыкая в него пальцем и криво усмехаясь. – Такие у меня идиотские запросы. Свой завтрак можешь съесть сам. Я не голодна.

Я хотела поставить точку в этой ситуации, и я ее поставила.

По крайней мере, мне хотелось в это верить, потому что несмотря на горьковатый осадок от секс-предложения Ника, после того как я сказала ему правду, стало легче.

Поднялась к себе, и чтобы не думать про Омельчина (кажется, теперь это мой девиз на ближайшие пару месяцев!), взялась за обработку домашнего задания. В пятницу Джордж отошел от своего правила «одного лучшего снимка» и задал снять фотоисторию. Я собиралась выбрать среди фотографий Милы и Маси: девушка и ее чихуахуа получились очень фотогеничными и яркими.

Ближе к обеду все-таки выползаю на кухню, чтобы сделать себе чай, и обнаруживаю, что Омельчин куда-то ушел. И мне действительно не интересно куда. Вот ни капельки! Хотя я могу поспорить на что угодно, что он поехал к той, которая не просит поцелуев на колесе обозрения. Надо же было сказать такой бред! У меня даже в блокноте нет такого желания. Но стоит добавить. Вдруг однажды получится исполнить.

Я, не торопясь, варю суп, а когда режу сыр для сэндвичей, представляю Омельчина со сговорчивой девицей. Рука срывается, и я срезаю себе ноготь. Хорошо не палец!

После тарелки супа и большой кружки улуна становится лучше не только на душе, но и с горлом. Потому что, кажется, не стоило ложиться спать, не высушив голову, к тому же предварительно побегав босиком по улице. Одно радует – насморка нет. Его я особенно ненавижу.