– Ты-то, зачем сюда пришёл?

Тогда я шепнула ей:

– Франц очень хотел бы…

Я почувствовала, как под влиянием этих слов её соски моментально набухли. Несмотря на это она спросила:

– Чего ж он хотел бы?..

– Ну, вы же сами догадываетесь… – прошептала я.

Она расплылась в улыбке и позволила мне до конца обнажить её грудь, пышная белизна которой теперь ярко выделялась на фоне кумачовой блузки.

– Я могла бы посторожить, – предупредительно сказала я и с этими словами отскочила от неё. А по пути дала Францу такого пинка, что он подлетел вплотную к груди госпожи Райнталер. Затем я заняла позицию в прилегающем к чердаку помещении и, как раньше в подвале наблюдала за тем, чтобы никто из посторонних не помешал, когда её долбил господин Горак, так теперь внимательно присматривала, чтобы никто не помешал госпоже Райнталер, когда она обслуживала моего брата.

Это, если я верно припоминаю, стало первым сводничеством в моей жизни. Разве что только допустить, что я свела свою мать с Экхардтом, рассказав ему о неутолённых ночах её. И, говоря всерьёз, следует, несомненно, признать, что означенный господин, пожалуй, только благодаря этой истории и пришёл к мысли вставить между ног матери своего паршивца, в противном случае он, вероятно, и дальше довольствовался бы тем, что высверливал бы её дочку в обе ещё несовершенные дырки.

Итак, Франц стоял там, куда я его толкнула, лицом к обнажённой груди госпожи Райнталер. Она прижала его к себе и спросила:

– Чего же ты хочешь, малыш?

Он не отвечал, да и не в состоянии был ответить, поскольку она уже совала ему в рот кончики грудей точно грудному младенцу, и Франц лакомился этими сладкими ягодами, которые по мере потребления не только не уменьшались, но, поразительным образом, становились всё больше. И от движения его губ и языка женщина начала подёргиваться всем телом. Её бросило в озноб, и можно было невооружённым глазом заметить, что разговоры ей очень скоро надоедят.

Я уже и думать забыла о том, чтобы вести наблюдение, а приняла участие в игре, которая теперь началась. Госпожа Райнталер навзничь улеглась на свою большую, доверху наполненную бельём корзину, подняла юбки и выставила на всеобщее обозрение поросшее чёрными волосами жерло, так что я подумала, было, что мой брат сейчас исчезнет в нём с головой. Затем она притянула парнишку к себе и рывком сунула его малыша в свой подбрюшный карман, который после этого с чавканьем захлопнулся.

Франц начал тикать как карманные часы, столь же размеренно и точно, что заставило госпожу Райнталер рассмеяться:

– Ах, как же щекотно… как славно это щекочет…

И она смеялась и смеялась, и лежала совершенно неподвижно:

– Как хорошо у него это получается, – обратилась она ко мне, – часто он этим занимается?

– Да, – сказала я.

– И всегда делает это так скоро?

– Да, – подтвердила я, – Франц всегда так быстро сношается…

Потом я опустилась на колени, взяла её голову и сделала то, что делал мне Экхардт: я лизала и щекотала языком в её ушной раковине.

Она заворковала жарким от блаженства голосом.

– Паренёк, не долби так быстро, – попросила она Франца, – я тоже хочу потолкаться… погоди… так… вот видишь… так дело пойдёт ещё лучше.

Она регулировала ритм движений Франца и так подбрасывала его задницей, что бельевая корзина под ними трещала.

– Ах… у меня подкатывает… ах, это хорошо… ах, я не перенесу этого… когда ещё и Пепи лижет мне ухо… вот у меня снова подходит… нет… дети… что же вы за дети… Ах, ты… Мальчишка, – внезапно проговорила она посреди охов и вздохов, – ты почему же не берёшь в рот сисечку?

Франц ухватился за её изобильную грудь и принялся с такой непосредственностью лизать сосок, словно собирался из него пить.

Она закричала:

– Но… ты прекращаешь сношаться… ты же перестаёшь… а у меня как раз подходит… сношай же! Так… крепче, быстрее… да… хорошо… вот так хорошо… господи, а сейчас он грудь выпустил… ну почему же ты отпустил грудь?

Франц до сих пор так и не научился делать эти вещи одновременно. Поэтому я оставила ухо госпожи Райнталер и поспешила к нему на помощь, приняв на себя заботу о красивой и пышной груди госпожи Райнталер. Я освободила у неё второй сосок, и, устроившись над её головой, целовала теперь то правый, то левый, при этом чувствуя между ногами струи разгорячённого дыхания, поскольку плюшкой лежала прямо у неё на лице. Она закинула мне юбки и водила рукой по расселине, найдя пальцем настолько верную точку, что это доставило мне исключительное удовольствие и у меня появилось ощущение, будто меня тоже сношают.

На нас троих накатило почти одновременно. Госпожа Райнталер задыхалась от блаженства:

– Ах, мои милые дети… ах, как это хорошо… ах, Францль… я чувствую, как ты брызгаешь!.. и ты, Пеперль… ты тоже стала абсолютно мокрая… ах!..

Потом мы некоторое время лежали друг на дружке совершенно разомлевшие и, должно быть, в этот момент внешним видом весьма напоминали тюки выжатого белья или одежды.

Вдруг госпожа Райнталер резко выпрямилась и села, отбросив в сторону меня и Франца. Она опустила голову, покраснела как маков цвет и неожиданно сконфузилась.

– Нет… как такое могло случиться… эти дети… – бормотала она. Потом вскочила и убежала с чердака вниз.

Мы с Францем остались одни и удобно расположились на корзине с бельём. Я взяла в рот его стволик, чтобы он мог встать снова. Что, подчинившись моему желанию, он довольно скоро и сделал, и тогда я предложила:

– Посношай меня…

– Нет, – сказал он, – госпожа Райнталер может вернуться…

– Не беда, – заверила я его, – это никакой роли не играет, она ведь и так знает, что мы друг с дружкой совокупляемся.

– Но я не хочу, – продолжал он упорствовать.

– Почему не хочешь?

– Потому… потому… что у тебя нет титек, – объяснил он.

– Что-о?! – Я сорвала с себя корсаж и предъявила ему два своих маленьких яблочка.

Он начал играть ими, а я улеглась на бельевую корзину госпожи Райнталер. Франц лёг на меня, и я так быстро и споро вдела его нитку в своё игольное ушко, что через мгновение он сидел во мне по самую рукоятку. Пудрил он превосходно, и мне это весьма понравилось. Вскоре мы кончили, поднялись на ноги, оставили бельё в том виде, как оно и лежало, и благополучно покинули чердак.

С того дня Франц с ещё большим, чем прежде, рвением взялся подстерегать госпожу Райнталер. И когда он теперь встречался с ней, она всякий раз, где бы он ей ни попался, уводила его к себе на квартиру и там обучала премудростям того, как следует действовать, чтобы одновременно ублажать ласками и плюшку и грудь. И вскоре Франц достиг на этом поприще завидных успехов. Нередко она забирала его прямо из нашей квартиры, и на любой случай у неё всегда находился какой-нибудь предлог.