Мэри приказала какому-то ребенку вскипятить воду на угольной горелке и пригласила Томаса в хижину.

Центральную комнату украшали красная виниловая софа и два таких же стула. В центре стоял небольшой пластиковый стол, и, чтобы сесть, Томасу пришлось перелезть через него. Пол был земляной, и Томас подумал: «Во что он превратится после сильного дождя?» Снаружи, за дверью, солнце освещало такой ослепительно яркий пейзаж, что болели глаза. Он знал, что никогда не сможет описать его: это было как-то связано с экваториальным светом и качеством воздуха — он был очень чистый и прозрачный. Если ты не можешь описать краски страны, что остается?

На стенах в рамках висели рекламные листки кока-колы и групповые фотографии членов семьи в строгих позах. Проигрыватель на батарейках гнусавил (невероятно!) американскую песню: «Придвинь свои сладкие губки поближе к телефону». Томасу предложили стакан теплого пива, которое он тут же выпил. Мэри засмеялась и налила ему еще. Он попытался скрыть удивление, когда она сказала, что тоже поэт и что у нее есть степень по судебной медицине университета Кампалы. Мэри объяснила, что удалилась от общества в семейную шамбу, чтобы родить своего первенца, которому сейчас уже месяц. Она спросила, зачем он приехал в Кению. Томас ответил, что находится в стране потому, что здесь Регина, а Регина здесь потому, что получила грант для исследования психологического влияния субсахарских болезней на кенийских детей младше десяти лет. Грант был от ЮНИСЕФ. Томас заметил, что время от времени Ндегва уходит в заднюю часть дома, чтобы поговорить с людьми, которые пришли именно к нему, и у Томаса мелькнула мысль, что это как-то связано с политикой.

— Муж говорит, вы чудесный поэт.

— Ваш муж очень добр.

— В вашей стране поэзия — это не опасная работа?

— В нашей стране поэзия не считается работой.

— А у нас подобные вещи иногда бывают очень опасны. Но вы не пишете о нашей стране?

— Нет, я ее недостаточно хорошо знаю.

— А, — загадочно протянула Мэри, похлопав его по колену. — И не узнаете.

Внесли противень, наполненный кусками жареной козлятины. Торчала кость ноги. Ндегва с помощью мачете срезал хрустящее черное мясо на деревянный стол и передавал чаши с поблескивающей козлятиной по комнате. Томас держал свое блюдо на коленях, пока не заметил, что Мэри ест пальцами. Жир на фальшивом бриллианте смотрелся просто фантастически.

Еда оказалась болезненным процессом. Ндегва вручил Томасу, как почетному гостю, чашу с отборными кусками. Он объяснил, что это внутренние органы козла — сердце, легкие, печень и мозги — и что они сладкие. Чтобы подбодрить Томаса, Ндегва выпил сырой крови, которую слили с козла во время забоя. Пробыв в стране уже полгода, Томас знал, что отказываться от деликатесов нельзя, если он не хочет поставить в неловкое положение себя и оскорбить Ндегву. Томасу было безразлично, в какое положение он ставит себя, но оскорблять преподавателя не хотел. У него что-то подкатило к горлу. Он воткнул пальцы в чашу, закрыл глаза и стал есть.

Вот еще один африканский опыт, который, как он сразу понял, описать будет невозможно.

Через некоторое время Мэри встала и, извинившись, объяснила, что ей нужно покормить ребенка. Ндегва засмеялся и добавил:

— У нее сейчас такая большая грудь, что Мэри напоминает согнутое дерево.

Прощания заняли не меньше часа.

— Ну, теперь вы знаете, где нас найти, так что приезжайте еще, — напутствовал Ндегва Томаса, когда тот уезжал.

— Да, спасибо.

— Не пропадайте.

— Ладно.

— В следующий раз зарежем двух козлов.

— Прекрасно, — ответил Томас.

— И когда вас арестуют? — спросил Томас у Ндегвы в кафе.

— Через неделю? Через две недели? Через пять дней? Не знаю. — При этих словах Ндегва взмахивал кистью руки.

— Стоит ли стихотворение того, чтобы за него умереть?

Ндегва облизал губы.

— Я служу своего рода символом для многих таких, как я. Я буду лучшим символом, если меня арестуют, чем если убегу, и мой народ сможет слышать, читать обо мне.

Томас кивнул, пытаясь понять этот политический акт. Понять логику человека, который ради политической идеи ставит себя и свою семью под угрозу. На протяжении истории за идеи погибло огромное число людей. А он не мог придумать ни одной идеи, за которую стоило бы умереть.

Ему хотелось сказать Ндегве, что его произведения слишком хороши, что не нужно ими жертвовать во имя политики. Но кто он такой, чтобы советовать? В стране, где столько страдания, кто может позволить себе роскошь заниматься искусством?

— Оставайтесь у нас с Региной, — предложил Томас. — Вас никогда не станут искать в Карен.

— Посмотрим, — сказал Ндегва. Ответ, который ни к чему не обязывал. Зато он связал себя обязательствами в другом. И фактически уже был арестован.

Здоровяк встал. Потрясенный Томас поднялся вместе с ним. Он чувствовал себя беспомощным.

— Скажите, что я могу сделать? — спросил Томас.

Ндегва посмотрел в сторону и снова на Томаса.

— Съездить и навестить мою жену.

— Да, — произнес Томас. — Конечно.

— Вы мне это обещаете?

— Да. — И не было ли то, что увидел он в лице Ндегвы, мельчайшим проблеском страха?

Томас расплатился за пиво и вышел из «Колючего дерева», ощущая головокружение и дезориентацию. Это могло быть от пива или от пустого желудка. Или от новостей Ндегвы. К нему подошел мужчина — совершенно голый, если не считать бумажного пакета. В пакете были сделаны разрезы для ног, и мужчина придерживал его, зажав руками разрезанные концы по бокам. Он выглядел так, словно был в подгузнике. У мужчины были грязные волосы с запутавшимися в них разноцветными нитками. Он остановился перед Томасом — американцем, простаком, легкой добычей. Томас выложил содержимое своих карманов в мешочек, висевший на шее у мужчины.

Ему нужно было найти Регину.

Он прошел улицу, которая вела к отелю «Глория», где они с Региной провели свою первую ночь в этой стране, не зная, что это бордель. Раковина была забита чем-то коричневым, и проверять, что это такое, ему не хотелось; проснулись они все в блохах. Сейчас мимо него проходила женщина с ребенком на спине, глаза которого были облеплены мухами. Томасу хотелось выпить воды. Краски казались сейчас более яркими, кричащими, звуки более громкими и сочными, чем час назад. Он вспомнил, как впервые увидел длинную красную вереницу блестящих муравьев и как слишком поздно понял, что они ползут вверх по его ноге. В Джил-Джиле голая женщина лежала на асфальте, покрывающем двор. Голые люди свисали с зарешеченных окон. Он сплюнул под ноги. Почему в этой стране столько людей без одежды? Перед правым глазом начали появляться сотни ярких движущихся точек. Только бы не мигрень, подумал он, только не сейчас. «ШКОЛЬНИЦА УМЕРЛА В РЕЗУЛЬТАТЕ ОБРЕЗАНИЯ». Он вспомнил ночной экспресс в Момбасу, сексуально возбуждающий ритм рельсов. Они с Региной спали вместе на узкой полке, и между ними была нежная ночь, своего рода перемирие. Он читал тогда роман Э. М. Форстера «Морис»[23]. Куда подевалась эта книга? Ему захотелось перечитать ее. Кенийцы ненавидели гомосексуалистов, никогда о них не говорили, будто они вовсе не существовали. Приезжает Рич, и, возможно, Томас даст ему пожевать эти веточки. Что там написала мать? Газопровод был в ужасном состоянии. «ОБЕЗГЛАВЛЕНЫ ТРИ АМЕРИКАНЦА». Будет ли машина на месте? Или он недостаточно заплатил? На улице продавали горшки и одежду. На витрине была реклама «Квизинарта»[24]. Регина, должно быть, уже серьезно беспокоится. Вчера в «Норфолке» он ел гренки с сыром и до сих пор чувствовал их вкус. На самом деле он чувствовал вкус «Таскера». Слова. Они преследовали его по ночам. Однажды мимо него прошли двадцать львов. Он стоял, оцепенев, рядом с машиной, не в силах даже открыть дверь, чтобы влезть внутрь. Они ехали тогда в Кикорок[25]с подсевшей батареей и четырьмя «лысыми» покрышками. Рычаг передач отвалился у него в руке. В другой раз, во время сафари, когда все ушли из лагеря, он остался писать. На него напали бабуины, и ему пришлось отбиваться деревянной ложкой и металлическим горшком. «КОЛДУН АРЕСТОВАН ЗА ВЛИЯНИЕ НА РЕЗУЛЬТАТ МАТЧА ПО РЕГБИ». «ЧЕЛОВЕК ПОПАЛ В КАПКАН ДЛЯ ЗЕБРЫ». На приеме в посольстве женщина в белом костюме приняла его за шпиона. Воздух в Карен имел привкус шампанского. На холмах Нгонг он был еще лучше. Томас тосковал по их прохладе, их зелени. Он прислонился головой к стене какого-то здания, но горячий шершавый цемент не успокаивал. У Регины в сумочке должно быть лекарство. Ему бы только добраться до тихой комнаты. Томас вспомнил пещеру с тысячами летучих мышей над головой и то, как Регина в ужасе упала на колени. Он умолял ее двигаться, но в результате ему самому пришлось вытаскивать ее наружу. «У меня все в порядке. У меня не бывает неудач». Шутка, которую не следует принимать за правду. Еще какие бывают неудачи у Ндегвы! «ДОЖДИ ПРИНЕСЛИ ОПУСТОШЕНИЕ». «НЕУХОЖЕННЫЕ ДОМА СНЕСЕНЫ БУЛЬДОЗЕРОМ». «ОБНАРУЖЕНА МАШИНА СКОРОЙ ПОМОЩИ СО СЛОНОВОЙ КОСТЬЮ». Поначалу Регина будет в ярости, оттого что ее заставили столько ждать. Но она смягчится, когда увидит, что у него мигрень.