Затем я легла в постель и поблагодарила Господа за столь хорошо осуществившееся путешествие, попросив благословения на дальнейшее, и скоро погрузилась в сон».

В Царском Селе, в Александровском дворце, ей предстояло провести три дня до торжественного въезда в российскую столицу, который был назначен на 17 сентября.

В Царском Селе

В первый же день великий князь Александр Александрович вместе с Дагмарой сходили к памятнику Николаю Александровичу, их любимому Никсе, установленному в Царскосельском парке.

И Александр, и Дагмара были очень взволнованны — скульптурное изображение точно передавало черты цесаревича, так рано ушедшего из жизни и близкого им обоим.

Во все дни до поездки в Петербург в Большом Царскосельском (Екатерининском) дворце один за одним проходили торжественные приемы.

Конечно же, за принцессой Дагмарой наблюдало множество любопытных глаз. Невеста цесаревича как бы негласно сдавала строгий экзамен на соответствие своему новому положению.

Она мило и непринужденно держалась, элегантно выглядела, прекрасно танцевала. На первом же балу в Царском Селе ее засыпали приглашениями.

Мужская часть императорского семейства приняла молодую принцессу с восторгом. Лучше всех общее восхищение выразил в стихах, посвященных датской принцессе, «К. Р.». Под этим псевдонимом скрывался великий князь Константин Константинович Романов:

Александр Александрович, казалось, никого не видел кроме Дагмары. Он просто пылал счастьем. Но окончательно Дагмара покорила сердце жениха в тот момент, когда на пару минут они остались наедине. Она ловко сделала цирковой кульбит, перевернувшись через голову. Цесаревич знал, что его невеста ежедневно делает гимнастику, занимается спортом и закаливается, обливаясь ледяной водой, но то, что она способна на такие акробатические этюды, показалось ему невероятным. И очень трогательным, и очень веселым.

Короткие минуты перед сном, когда ей, наконец, удавалось остаться одной, Дагмара повторяла русские слова. Она старательно и самозабвенно учила трудный для нее русский язык с пятнадцати лет. Постигала премудрости обычаев Православной церкви, запоминала наизусть молитвы и совершенно непроизносимые для иностранцев, но обязательные русские отчества.

В своем дневнике Дагмара записала: «Никогда я не смогу забыть ту сердечность, с которой все приняли меня. Я не чувствовала себя ни чужой, ни иностранкой, а чувствовала себя равной им, и мне казалось, что то же чувствовали и они ко мне. Как будто я была такой же, как они! Я не могу описать, что происходило во мне, когда я ступила на русскую землю. Я была так взволнована, и более чем когда-либо думала о моем усопшем ангеле и очень отчетливо чувствовала, что в тот момент он был рядом со мной».

По случаю ее приезда князь Петр Андреевич Вяземский написал:

Дела столичные

17 сентября 1866 года был днем памяти святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. В Санкт-Петербурге стояла по-летнему теплая погода.

То, что приезд в город принцессы случился именно в этот день, многим показалось особенно символичным. Ведь для русских в соединении этих имен виделась формула женского счастья: верить, надеяться, любить и быть мудрой во всех житейских делах.

Дагмара, впервые увидевшая столицу империи, была поражена ее величавой красотой. Наблюдавший процессию Петр Александрович Валуев отметил: «Торжественный въезд состоялся при великолепной погоде с большим великолепием земного свойства. Да будет это согласие неба и земли счастливым предзнаменованием. Видел принцессу. Впечатление приятное. Есть ум и характер в выражении лица. Прекрасные стихи кн. Вяземского под стать той милой Дагмар, которой и наименование он справедливо называет милым словом».

Весь Невский проспект был заполнен бесконечной вереницей золоченых придворных карет, многочисленной свитой, следовавшей верхом за каретой невесты, в которой рядом с Дагмарой сидела императрица-мать, гвардейскими полками, стоящими шпалерами вдоль проспекта. Дома были украшены цветами, коврами, русскими и датскими флагами.

Возле Казанского собора шествие остановилось. Вся императорская семья поднялась на ступени храма, где их встретили митрополит Исидор и причт в сверкающем парадном облачении.

После молебна поехали в Зимний дворец. По дороге принцесса непрерывно кланялась на обе стороны, прижимая руки к сердцу.

Толпы народа стояли возле Зимнего дворца, приветствуя невесту цесаревича. Дагмаре пришлось много раз выходить на балкон, чтобы поклонами благодарить своих будущих подданных.

А вечером цесаревич, Дагмара и императрица Мария Александровна снова проехали по главным улицам Петербурга. Петербуржцы, заполнившие улицы и проспекты, встречали их радостными, восторженными возгласами приветствия.

Торжественная церемония миропомазания прошла 12 октября 1866 года в Большом соборе Спаса Нерукотворного (Большой церкви) Зимнего дворца. Во время таинства миропомазания Дагмара получила новое имя — Мария Федоровна и новый титул — великая княжна.

Присутствующие при этом таинстве были поражены необычайными успехами принцессы в русском языке. Все ответы, ожидаемые при совершении этого обряда, были произнесены невестой так ясно, четко и правильно по-русски, что император был приятно изумлен и здесь же в соборе похвалил ее.

«Слишком 25 лет тому назад, — заметил Петр Александрович Валуев, — видел в той же церкви совершение того же обряда над нынешнею императрицей. Не только мои тогдашние глаза, но и зрелище было другое. Мария-Дагмара — неразгаданная загадка. Ее осанка и все приемы во время обряда были безукоризненны. Но вместе с тем мне казалось, что она вполне сознавала, что совершается только необходимый обряд. Не чувства, а мысль царила в ее чертах. Какая мысль? В металлических звуках ее голоса слышалась сила. Куда направится и как отзовется эта сила? Во время литургии она стояла неподвижно и напоминала мне другое видение, в другой местности и при совершенно противоположной обстановке. Отчего могла она мне его напомнить? Кругом меня толпились другие зрители. Внимание всех было сосредоточено на том, что и предо мною, как и перед ними, происходило… Восприемницею или свидетельницею по чину обряда на сей раз сама императрица… Императрица стояла возле принцессы. Она же подводила ее к иконам и к святому причастию. Величава, печальна, но мягко любезна и почти нежна».