Толстяк не обратил на ее слова никакого внимания, продолжая механически двигаться в обычном темпе. Молча поставил миску, молча взял пустую, повернулся, сделал шаг к двери. «Глухонемой, – подумала Варя. – Наверное, они здесь нарочно набирают таких».

Но, дойдя до двери, толстяк в камуфляже вдруг обернулся и сказал:

– А может, тебе еще «Спокойной ночи, малыши» спеть? – У него был тонкий визгливый фальцет. Варина бабушка называла такие голоса «кастраточными тенорами». Толстый боров между тем залился визгливым бабьим смехом, радуясь, что так хорошо пошутил.

У Вари от ненависти застучало в висках. А охранник, отсмеявшись, добавил:

– Не боись, скоро у тебя ничего болеть не будет! – И, весело повизгивая, вышел. Варя осталась сидеть неподвижно.

Слова смешливого урода ударили прямо в сердце. Значит, скоро…

«Смерть не спросит, придет да скосит», – сказал кто-то в ее голове голосом деда Ильи. Она скорчилась на своей лежанке, натянула куртку на голову и заплакала… И вновь мучительно потянулось время. Варя то сидела, сжавшись в комок, на нарах, то металась, сбивая коленки об углы, по своей тесной конуре, пытаясь согреться. И думала свои тяжелые думы, и горько смеялась над собой.

Подумать только, всего пару недель назад она всерьез приходила в отчаяние от разноса начальника, насмешек Плохиша и злых слов Иды! Она была недовольна своей счастливой жизнью, в которой у нее было все – теплый и чистый дом, нормальная еда, любимая работа, здоровье. Недаром бабушка предупреждала ее, когда она лила слезы по пустякам:

– Варюша, не гневи Бога. Жизнь может повернуться так, что сегодняшнее несчастье покажется тебе самым настоящим счастьем!

Видно, она прогневала Бога. И там, на небесах, решили проучить ее, и она очутилась здесь, и теперь ее содержат, как животное, без прав, без выбора, без надежды. И сейчас – не самое плохое, самое плохое впереди.

…Прошло еще несколько дней, все было как обычно, но вдруг железная дверь в ее камеру загремела и залязгала в неурочное время. По Вариным ощущениям, до вечерней каши было еще далеко.

Сердце у Вари сжалось и укатилось в пятки. Ну вот, началось… Она отползла в дальний угол своей лежанки и замерла там, стиснув зубы, чтобы не закричать от страха.

Дверь открылась, и вошел человек в белом халате.

Он вошел немного боком, полуобернувшись к кому-то за дверью, и Варя не сразу его узнала. Но когда он повернулся к ней лицом, сердце ее радостно забилось. Перед ней стоял Вадим Геннадьевич Зольников.

Ее нашли! Ее наконец-то нашли! Она мгновенно выстроила в уме цепочку предполагаемых событий: Вадим Геннадьевич сумел проследить за похитителями. Наверное, поехал за ними на своей машине. Он сообщил в полицию, а когда преступников нашли, сам приехал вызволять ее из плена! Наверное, прямо из института, не успев переодеться, прямо в халате.

Она улыбнулась Зольникову широкой, счастливой улыбкой. Потом она долго не могла простить себе эту дурацкую улыбку…

Зольников тоже смотрел на нее улыбаясь.

– Зравствуйте, Варенька, – ласково сказал он. – Как вы тут? Как вы себя чувствуете?

– Хорошо! – Варя все так же радостно улыбалась. – Все нормально, Вадим Геннадьевич. Я так рада вас видеть!

– Я тоже рад, Варенька, я тоже рад.

Тут начало происходить что-то непонятное. В дверь протиснулся Тонкий, в руках он держал табуретку, выкрашенную белой краской. Он молча поставил ее на пол, мельком глянул на Варю и усмехнулся уголком тонкого рта. Вадим Геннадьевич повелительно махнул охраннику рукой, и тот вышел.

Это было неправильно. Тонкий должен был сейчас валяться на полу, связанный или скованный наручниками, а не расхаживать свободно с кобурой и дубинкой на поясе… Он опасен, они что, не понимают?

Она перевела глаза на Зольникова, собираясь объяснить ему, как опасен Тонкий, и споткнулась о его взгляд. Слишком пристальный… Ей стало неуютно под этим взглядом, по коже побежали мурашки. А Зольников спокойно уселся на табуретку, оставленную Тонким, и покровительственно похлопал ее по руке.

– Ну-ну, Варенька, не надо тревожиться. Все будет хорошо. Все у нас с вами будет хорошо, все получится.

Варя ничего не понимала. Зольников вел себя как… как дома. Ну, не дома, дома ведь не ходят в белых халатах, но в привычном месте, на работе, что ли. И охранник носит за ним стульчик, как за… начальником, что ли… И этот хозяйский жест… Ну да, он ведет себя как начальник, как хозяин…

У нее оборвалось сердце и стало так страшно, как не было еще никогда.

Видимо, тот ужас, который она испытала, отразился на ее лице.

– Ну-ну, Варенька. – Вадим Геннадьевич ободряюще улыбнулся ей. – Ну-ну, вы ведь умная девочка, нужно уметь мириться с обстоятельствами. Я понимаю, здесь несладко, но я вам обещаю, что все это скоро закончится. Очень скоро…

Нет… Нет-нет… Того, о чем она подумала, не может быть!.. Конечно, не может быть! Придет же в голову такое! Это же Вадим Геннадьевич, первый человек в их институте, красивый, добрый! Он всегда хорошо к ней относился, называл Варенькой… Он был близким человеком ее подруги!.. Как ей это в голову пришло!

Она просто чего-то не понимает. Она думала, что она в руках тех, кто убивает людей столбнячным токсином. Но если здесь Вадим Геннадьевич, который ведет себя как хозяин всего этого, то… то она не понимает, где она и зачем она здесь.

В совершенном замешательстве она спросила:

– Вадим Геннадьевич, я не понимаю, это что?

И обвела глазами свою камеру.

Зольников добродушно рассмеялся:

– Не узнаете, Варенька? Что же вы? Вы же научный сотрудник, вы должны были сразу понять, что это такое. Ведь это так просто, ну? Ну-у? Экая вы глупышка. Это виварий.

Виварий…

– Да, место, где содержат подопытных животных, – продолжал, добродушно улыбаясь, Вадим Геннадьевич.

– А почему я здесь?

– Да потому что вы сейчас мое маленькое животное, мой подопытный кролик, Варенька.

Варя смотрела на него широко открытыми глазами.

– Да-да, Варенька, как это ни прискорбно, вы станете жертвой науки. Человеческий материал слишком дорог, чтобы я мог позволить ему пропасть просто так. Нет, вы послужите науке, это высокое предназначение! Как ученый, пусть и очень молодой ученый, вы должны понимать это.

О чем он? Что он имеет в виду? В каком смысле она станет жертвой науки, подопытным кроликом? Может быть, он занимается какими-то исследованиями в этом странном месте и хочет, чтобы она прошла какие-нибудь тесты? Или какие-то анализы? У него такая странная манера речи – витиеватая, многословная, высокопарная, его зачастую трудно понять. Ида говорила: «Словечка в простоте не скажет…» Когда он делал доклады на институтских конференциях, его часто переспрашивали, просили объяснить, и он объяснял, порой запутывая всех настолько, что люди, отчаявшись, прекращали задавать вопросы, чтобы не выглядеть совсем уж дураками.