Маша умела жить гармонично. Ни один порыв ее души не оставался без ответа. Когда ей было весело, она заражала смехом всех вокруг. Когда грустно, садилась и плакала – с наслаждением, вволю. Когда ее с непреодолимой силой влекло к мужчине, она не сопротивлялась. Считала себя не вправе отказываться от драгоценных даров судьбы. Удивительно, но при таком отношении к любви ни один ханжа не посмел бы назвать ее легкомысленной. Каждый раз новое чувство – до Олега она успела пережить три перерождения – выворачивало ее наизнанку, оголяло до последнего нерва. Она относилась к той опасной категории женщин, которые погружаются в собственную любовь с головой и того же требуют от мужчины.

Олег появился в жизни Маши в удачный момент: руины прежних безумных отношений с коллегой по цеху, разрушенных больше года назад, наконец начали ее отпускать. Студент Московского пограничного института увидел юную Гермию в учебном театре. Притворившись на следующий день больным, не пошел на занятия, засел за Шекспира. А через неделю снова был на том же месте в тот же час. На коленях, непривычно затянутых в штатские брюки, лежала коробочка с бесстыдной розовой орхидеей.

Спектакль закончился, полный решимости будущий офицер отправился искать Гермию за кулисы. На пороге «гримерки» замер – не мог произнести ни слова. Только смотрел на молодых «афинян» как на инопланетных существ и трогал большими пальцами скрипучее целлофановое окошко коробки.

– Вы к кому? – поинтересовался лесной эльф.

Олег коротко кивнул в сторону своей Гермии.

– Машуня, солдатик к тебе! – весело доложил худосочный юноша с крыльями.

Как он разглядел под серым штатским костюмом военного человека, так и осталось для Олега загадкой. От волнения руки пограничника стали влажными, целлофан запотел, скрывая цветок. Маша заметила состояние гостя и хитро улыбнулась.

– Не волнуйтесь, – игриво сказала она, – я вас не съем.

– Машуня, зритель мечтает как раз об этом! – встрял неугомонный эльф.

Маша подняла на Олега большие серые глаза, и весь мир поплыл – мимо и прочь.

В тот вечер они недолго бродили по улицам, делая вид, что могут бороться с желанием. Маше было достаточно одного мимолетного прикосновения, чтобы понять: она погружается на самое дно нового непреодолимого чувства. У Олега, которому неделя влюбленности уже казалась вечностью, были свои причины спешить. Не долго думая, он привел ее к себе домой. Пронес, чтобы матери не было слышно шагов двух пар ног, в свою комнату. Как трофей. Как добычу. Закрыл на щеколду дверь и стал торопливо раздевать.

На мгновение Олег, с досадой вспомнив о чем-то, замер и посмотрел на Машу с тревогой.

– Прости… Кажется, у меня нет…

– Ничего не нужно, – прошептала она.

– Я могу в аптеку. Быстро.

– Доверься мне.

– Не то чтобы я против детей… Но…

– Замолчи!!!

Она раздраженно зажала ему рот узкой ладошкой и стала расстегивать солдатский ремень на штатских брюках…

Маша вздрогнула и проснулась – громко хлопнула входная дверь.

– Не бойся, Маруся, – Олег прижал ее к себе, – просто мама ушла на работу.

– И нам тоже пора?

– Нет.

– Хорошо…

До вечера они и не думали выбираться из постели. Несколько раз он бегал в кухню, приносил им воду, какую-то еду, и все начиналось сначала. Машино тело протестовало, когда пришло время собираться и ехать на репетицию.

– Прости, не успел тебе сказать, – он наблюдал за ее сборами внимательно, с неизъяснимой нежностью, – очень скоро мне придется уехать.

– Когда? – Маша напряглась как струна.

– Послезавтра утром.

– Так быстро…

– Нельзя отложить, малыш. Это приказ.

Еще двое суток они не расставались. Только спектакли Маша не могла пропустить, и Олег шел с ней за сцену. Сидел на корточках за кулисами, пока она пыталась играть – все мысли были о нем, – а потом собрался и уехал.

Она осталась одна. Туда, где он оказался, нельзя было ни приехать, ни позвонить: там шла стрельба и взрывались снаряды. Стоило Маше закрыть глаза, как в ушах свистели пули, она сходила с ума от страха. Ее держала на плаву и спасала только работа. Но стоило спуститься со сцены, и начиналось удушье. Вдруг оказалось, что без Олега ей не хватает воздуха.

Чтобы выжить, Маша бралась за все, что попадалось под руку: играла и день и ночь. Одержимую студентку начали замечать. За четыре месяца до окончания училища у нее появилось первое предложение. А за три до выпуска она поняла, что не сможет принять ни одно из них.

Слишком поздно Маша начала подозревать, что с ней что-то не так. Долго отмахивалась от неприятных мыслей и ощущений – было не до врачей. Но даже для привычной дисфункции симптомы оказались чересчур настойчивыми. Пришлось идти на прием – в ту же поликлинику, где пять лет назад ей поставили удобный диагноз.

– В двадцать один год, в двадцать первом веке не заметить собственную беременность?! – Старушка-гинеколог с трясущимися жилистыми руками веселилась от всей души. Словно Маша рассказала ей анекдот.

– Это ошибка! – девушка протестовала. – Я не могу забеременеть!

– Восемь недель, – бабка совала в лицо упрямой пациентке снимки УЗИ, – никакой ошибки.

– Невозможно…

– У тебя будет ребенок! Не надо спорить со мной.

Маша открыла рот, но гинеколог опередила студентку:

– Будем рожать! Срок большой. Ребеночек в порядке. Жду на контрольный осмотр через месяц.

Маша поняла, что разговор окончен. Она пробормотала что-то невнятное о собственном бесплодии, о гормональных проблемах, а в ответ услышала скрипучий старушечий смех. Он до сих пор звенел у нее в ушах.

Катя злилась на мать. Мало того что Ленка после вина, которое выдала ей стюардесса, не подобрела – от нее до сих пор так и било током. Перед выходом из самолета она даже не подумала привести себя в порядок. Хоть бы причесалась, как следует, глаза бы накрасила, что ли. Нельзя с таким измятым лицом выходить к мужу после долгой разлуки! Девочка открыла рот, хотела осторожно намекнуть, но успела произнести только отрывистое «Мам», как в ответ раздалось змеиное: «Заткнисссссь» – вот и весь разговор. Не понимает человек, что себе же делает хуже!

Иногда Кате хотелось сбежать на край света от этой женщины, которая будто специально старалась сделать так, чтобы жизнь с ней стала невыносимой.

Расстроившись, девочка не почувствовала, как самолет приземлился – удивленно оглянулась, только услышав аплодисменты. И тоже торопливо захлопала. Вот странно. Как в театре. Ее папа несколько раз водил, пока она была маленькой. Не сказать, что ей особенно понравилось – взрослые тети и дяди говорили глупыми голосами и кривлялись на сцене. Но ощущение праздника было. И от пирожного, съеденного в антракте, и от этих самых аплодисментов. Ей очень нравилось это ощущение «вместе»: когда много незнакомых людей становятся вдруг единым целым. И она тоже чувствовала себя частью чего-то важного.