Он медленно встал на ноги и спустился по лестнице, держась одной рукой за перила, другой за руку матери. Отец, поджидавший на нижних ступенях, незаметно задал мимический вопрос, — это был своего рода код, очень изощренный, который они разработали для определения степени замкнутости, в которую погружен ребенок.

— Процентов семьдесят-восемьдесят.

Средний уровень обычно располагался ближе к девяносто пяти процентам, так что эта энная консультация в клинике обещала стать не такой уж мучительной, как они предполагали.

— Восхищаюсь твоим мужеством, дорогая, — сказал он вполголоса.

— Без тебя мне бы это не удалось, — ответила она с нежной улыбкой.

* * *

Забыв на мгновение своего сына, который вдыхал ветер через открытое окно, отец, сидя за рулем, завел разговор о Поле-Антуане Кремере, своем коллеге, пораженном мононуклеозом. Находясь на больничном уже добрых два месяца, несчастный не мог представлять французский филиал на ежегодном совещании в Дейтоне, США.

— Руководство искало кого-нибудь на подмену, готового поехать сразу же. И было названо одно имя…

Прежде жена увидела бы в этом маневре своего мужа попытку уклониться, дезертировать. Теперь она сама помогала ему не пропускать важные встречи.

— Соглашайся, дорогой. Я рада за тебя.

Удивленный, что выиграл партию, даже не вступив в борьбу, он на мгновение оставил руль, чтобы чмокнуть жену в висок. Дейтон! Удобный случай наладить связи по ту сторону Атлантики. Двадцать процентов прибавки к зарплате как официальному представителю фирмы. Неожиданный рывок в его карьере — неплохая компенсация за трудное время, которое они провели у изголовья малыша.

— Три дня и две ночи, — добавила она.

Уточнение, резюмировавшее целый набор причин, о которых она умолчала в присутствии ребенка, но ее муж все понял: Не оставляй меня одну с ним слишком надолго, потому что я могу потерять надежду.

— Долг платежом красен, — сказал он. — Твоя сестра регулярно предлагает тебе проветриться в женской компании, съездить в Барселону или Лисабон. Поезжай в этом году.

Оба умиротворенно умолкли. Он — облокотившись о стойку бара в отеле «Уиндхем» в Дейтоне, со стаканом «Джека Дэниелса» в руке, напротив своего американского коллеги, предложившего ему устроить дебрифинг дневных заседаний. А она — меря шагами проходы собора Саграда Фамилия под руку со старшей сестрой, перед тем как заглянуть в свой любимый ресторанчик, отведать тапас в наступающих сумерках.

* * *

— Будете его обследовать, доктор?

Профессор Рошбрюн едва успел заглянуть в пустые глаза ребенка, как ему уже пришлось успокаивать нетерпение отца и беспокойство матери.

— А может, нам сначала лучше познакомиться?

Он предложил родителям поговорить с ним с глазу на глаз, отдельно друг от друга и от ребенка, чтобы каждый мог по-своему, не согласовываясь с супругом, обрисовать этапы пути, приведшего их в этот кабинет. Немного застигнутые врасплох, они поколебались, кому остаться, но в конце концов в приемной расположился отец, позволив своей жене подвергнуться испытанию первой.

— Представить Жюстена в нескольких словах невозможно… Каждая мать вам скажет, что ее ребенок исключительный… Но так уж получилось, что у меня именно такой случай… Каждая мать вам скажет, что у них тоже, но это потому, что они никогда не видели Жюстена… Он ушел, чтобы осуществить все то, что я бросила по дороге… Хотя, быть может, он по-своему отгородился от враждебности мира, как я сама это делала давным-давно… В молодости я постоянно сражалась с несправедливостью, но часто терпела поражение… Да, меня лечили сном… Я дорого заплатила за свои утопии… А потом я повстречала Франсуа, моего мужа… Он принимал мир таким, какой он есть, и это внушало ему желание схватиться с ним врукопашную… Наверняка именно его уверенность в себе, его стойкость и толкнули меня к нему… Я родила Жюстена, потому что это он хотел ребенка, а я слишком боялась передать ему свой страх перед жизнью… На самом деле от родов у меня остались апокалиптические впечатления… Помню, что, когда меня привезли в клинику, я сказала медсестре: Сожалею, это ошибка, все ошибка с самого начала, я не могу родить, я хочу вернуться домой, я ошиблась, извините меня за беспокойство, скажите «скорой помощи», чтобы ехала обратно, и больше вы меня не увидите. Но как только ребенок появился на свет, я поняла, что он станет моим продолжением, моим реваншем… Едва оправившись от потрясения, которое он произвел в моей жизни, я не упустила ни одной ступени его развития, мне даже удалось, никогда ни к чему не принуждая, раскрыть его душу, его артистическую натуру… Он пел, как ангел, и рисовал, как маленький мастер… Он даже стихи сочинял… Это было так, словно у меня трое детей в одном-единственном… И вдруг он исчез… Никакого предзнаменования… Никакого предупреждения… С тех пор я ломаю голову над непостижимыми тайнами мозга, которые делают бессильной всю медицинскую науку… Представляю себе, что у него насыщенная внутренняя жизнь… Первое время я думала, что это несчастье разлучит нас с Франсуа… Его отцовская гордость, его стремление к успеху… А тут — иметь такого сына… Которого невозможно показать коллегам, друзьям… Я боялась, что он будет винить меня, как это бывало, когда Жюстен проказничал… Однако вышло все совсем наоборот… В этом несчастье я открыла для себя человека благородного, мужественного, который забывал на время о своих амбициях и пытался утешить в горе своих близких… Из нас двоих самый чувствительный — это он. Я тоже устояла, не погрузилась в отчаяние… Не уступила искушению скатиться к тому состоянию опустошенности и безразличия, которое мне так хорошо знакомо… Я больше не могу позволить себе впасть в депрессию… Ведь кто, если не я, сумеет прочитать в сердце моего ребенка?.. Я должна быть его связью с внешним миром… Иногда я воображаю себе, будто он отправился в путешествие, в которое нас с собой не взял… Нам с мужем удавалось говорить об этом путешествии без надрыва… Нам случалось даже смеяться… сердечным, любящим смехом, от которого становится хорошо… Помню тот день, когда Жюстен еще был с нами, ему тогда было годика три-четыре, мы прогуливались по лесу, все втроем. Малыш не переставая обо всем говорил: о деревьях, о птицах, о земле и небе, какой-то неудержимый поток, мы даже недоумевали с его отцом, как нам удалось породить такое болтливое существо! И что же? Через два месяца мы опять отправились гулять в тот лес, и он прошел сквозь него, будто все еще оставался в своей комнате. И на этот раз мы недоумевали, как нам удалось породить такое молчаливое существо!.. Франсуа клянется мне, что из долгого путешествия неизменно возвращаются… Говорит, что никогда не известно, почему люди уходят, но известно, почему возвращаются… Ожидая его возвращения, я нахожу, чем себя занять… Я не кисну, я должна двигаться вперед, что-то осуществлять, мне ведь тоже надо прожить свою жизнь… Жюстен на меня рассердится, если я все это время буду ждать на перроне… Я должна оставаться сильной, ради него и ради Франсуа… Жизнь с сыном, так глубоко окопавшемся в самом себе, только усилила пресловутое шестое чувство, которым обладают матери, когда дело касается благополучия их ребенка… Самый незаметный из его вздохов — все равно что адресованное мне длинное письмо, которое только я могу разобрать… Его болезнь по-прежнему непонятна, специалисты топчутся на месте, говорят о медицинском прецеденте, об особом случае, выставляют его напоказ, как маленькое чудо, психоневропатологи изо всех стран приезжают, чтобы только взглянуть на него, о нем пишут в научных журналах, пытаются разгадать его тайну, по Интернету гуляет его фото… Не такого признания мы ждали, но оно доказывает, что Жюстен сумел и тут отличиться… Да, каждая мать вам скажет, что ее ребенок исключительный, но мой доказывает мне это каждый день… Мы с его отцом храним надежду. Мы ждем.