– Я одного не могу понять! Хорошев бандитствует в городе уже полгода, почему же тогда его фамилия ни разу не светилась ни в сводках, ни на экране местных новостей?! Из объяснения этих бравых «федералов» следует, что под ним устойчивая организованная группа, и это означает, что она должна быть активна, заниматься постоянным поиском возможных объектов совершения преступлений. Но ни разу ни я, ни ты не слышали о такой группе! Полгода, Пащенко! Полгода!..

– И что с того, что полгода? У Хорошева отличная выучка, он дисциплинирован и прекрасный организатор. Человек служил в армейской разведке, и ты хочешь, чтобы на экране появилась его рожа, а под ней размер награды и надпись – «Особо опасный преступник»?! Ты насмотрелся американских детективов, Антон Павлович! Валек мастер своего дела, и если о нем ничего не слышно в городе, то это не недоработка телевидения и наших терновских ментов, а заслуга самого Хорошева! Сколько за последние шесть месяцев зафиксировано нападений на инкассаторов? Три. Все – глухие «темняки». Сколько было перестрелок? Не пересчитать. А сколько продается дорогих иномарок с перебитыми номерами? Мне продолжать? Раскрывается двадцать процентов преступлений по горячим следам, и еще тридцать-сорок пять в ходе оперативной работы. А сколько остается нераскрытыми? Антон, нет ничего удивительного в том, что Хорошев стоит в тени. Вполне возможно, что он – «серый кардинал», который управляет своим подразделением из собственного кабинета. Случись непредвиденное – крайним окажется какой-нибудь «зиц-председатель» из молодняка. Они сейчас на зону за «правое дело» идут, как выпускник школы – в университет. С гордо поднятой головой и твердым убеждением в том, что выбрал специальность по способностям. Так что ничего удивительного. Полгода для стандартной банды – не срок. Так же, как для бешеной собаки пять километров – не крюк... О Вале город еще услышит. И будет лучше, если к этому моменту исчезнет связь между ним и нами в виде двадцати метров видеопленки любительской записи.

Струге молча покачал головой. Как не покачать, если он был готов подписаться под каждым словом прокурора?

– Сегодня ночью какой-то бой на окраине города был, – продолжил Вадим. – Областники туда в половине второго ночи выехали, трупы изучать. А опера из ГУВД с часу ночи землю роют. Канонада была, как при штурме дворца Амина. А ты говоришь, Вальку не заметно... Как его заметить, если пыли и без него хватает? И потом, свое первое слово он уже сказал. Просверленный Маркин на заводе – это, если верить рябому из Москвы, его рук дело. Вчера утром Валя сыскаря из ФСБ кончает, сегодня ночью какие-то шальные бригады перестрелки устраивают. Город живет...

Вонзив в экран остекленелый взгляд, судья сидел и думал о том, что можно будет рассказать Саше о первом дне очередного отпуска. «Родная, я попал в задницу»? Грубо. Быть пошлым и хамовитым с женой Струге не умел. «Милая, случились непредвиденные обстоятельства, которые в ближайшее время могут поставить крест на моей карьере»?

Антон пожевал губами. Следом прозвучит вопрос: «А что случилось?», после которого самым исчерпывающим объяснением будет ответ: «Родная, я попал в задницу». Да, что-то не складывается сегодня ничего...

Вздохнув, Антон потянулся к бутылке, но вдруг замер на полпути. Его глаза оживленно забегали по экрану телевизора, а от лица отхлынула кровь.

– Что не так? – забеспокоился Пащенко.

Подняв с дивана пульт, Антон отмотал назад метр пленки и нажал на воспроизведение. Снова музыка, снова ожили трое сидящих за столом. Прицелившись в телевизор, как из пистолета, судья нажал на кнопку, как на спуск...

– Кто это?!

Пащенко, с ртом, полным пенящегося напитка, посмотрел сначала на экран, потом на Струге. Сделав большой глоток, без тени смущения заявил:

– Это мы.

– Дальше смотри!.. – вскипел судья. – Столик в глубине кабака! В пяти метрах от нас! Нас снимают, мать-перемать...

Если кто-то думает, что судьи не ругаются, а лишь берут взятки, тот сильно заблуждается. Есть судьи, которые взяток не берут, однако иногда позволяют себе сквернословие. Струге иногда разрешал себе это, как и пиво в умеренном количестве, лишь в закрытых помещениях.

– Конечно, снимают, – согласился прокурор. – Если бы не снимали, то у нас сегодня и голова бы не болела.

Вздохнув, Струге опустил пульт в пустую кружку со Швейком.

– Пащенко, иногда ты мне кажешься не от мира сего, и я склоняю голову перед твоим гением. Но бывают моменты, когда ты просто невыносимо туп! Как на пленке может быть человек, сделавший запись, которую мы сейчас смотрим?!

В глубине кадра, за столиком, сидел мужчина лет тридцати пяти-тридцати семи. Его голову украшала копна рыжих, как костер, волос. Короткая кожаная куртка и джинсовая рубашка со смятым воротником, равнодушный взгляд, уставленный в кончик дымящейся, зажатой в пальцах сигареты...

На столешнице перед этим посетителем ресторана стояли три вещи: чашка с горячим кофе, чей пар застыл над емкостью по причине остановки Струге воспроизведения, пустая пепельница и маленькая видеокамера типа «Хэндикам» с откидным экраном. На ее лицевой стороне, словно кончик булавочной иголки, красным светом горел огонек. Камера была включена на запись, и ее объектив...

– Объектив смотрит на наш столик... – пробормотал Пащенко.

– Помнишь два столика, что стояли в пяти-семи метрах от нас, на возвышении? Рядом с эстрадой? – уточнил Антон. – Буза нас снимал оттуда. Мы бы обязательно заметили это, если бы не были увлечены встречей со старым товарищем! Просто не могли бы не заметить! А этого парня мы не рассмотрели бы при всем желании! Он расположился в глубине, и сектор обстрела его камеры был направлен на нас из узкого коридора, со спины! Вот его мы бы не заметили даже в том случае, если бы вертели головой. Вадим Андреевич, дорогой ты мой прокурор!.. В тот вечер нас снимали с двух позиций!

– Да что же это такое... – словно обиженный ребенок, проговорил Вадим. – Это не вечер встреч, а просто съемочная площадка! Пресс-конференция, черт меня побери!..

Струге промотал пленку на начало, и они еще раз изучили каждое мгновение того вечера. Собственно говоря, это был не вечер, а его десятая часть. Двадцать минут бессловесной пленки, заполненной подвыванием певца из бесталанной ресторанной группы. Буза посчитал нужным снять Хорошева двадцать минут. Сколько пленки потратил на это рыжий? И кого из них троих он снимал?

– Я тебе могу сказать, Пащенко, что этот парень – профи. Если не кинооператор, то мастер наблюдения – точно. Он занял удачную позицию, за нашими спинами. Поскольку люди всегда вертят головой за столом, то имеется твердая уверенность, что пленка зафиксирует стопроцентное доказательство того, что на ней – именно тот, над кем установлено наблюдение. Вместе с этим он остается для объекта за спиной, в «мертвой зоне». Это исключает случайный взгляд на его столик. А теперь посмотри, Вадик, еще раз на пленку и скажи мне, кого снимал этот наблюдатель, если учитывать все, о чем я только что упомянул.

Прокурор усмехнулся: