Одной возможности послушать Бетховена хватило, чтобы подтолкнуть его. Он позвонил Свон, и та согласилась поехать.

После этого Варам просмотрел программу концерта, на который они собирались, и обрадовался, узнав, что исполняются редкие транскрипции: во-первых, ансамбль духовых инструментов сыграет аранжировку фортепианной сонаты «Аппассионата»; затем опус 134, собственную аранжировку Бетховена для двух фортепиано его Grosse Fugue для струнного квартета, опус 133. И, наконец, струнный квартет исполнит свое переложение сонаты Hammerklavier.

Прекрасная программа, подумал Варам, присоединяясь к Свон у южного выхода Терминатора; радостное ожидание позволило ему преодолеть смущение и нервнозность — и от встречи с ней, и оттого, что предстояло выйти на поверхность Меркурия. Необходимость будет гнать нас на запад… что ж, сказал он себе, в известном смысле это всегда верно, и сосредоточился на мыслях о предстоящем концерте. Может, никаких причин для тревоги нет. Занятно думать, что он, возможно, просто иррационально боится солнца.

В небольшом музее на западной стене кратера он с удивлением увидел, что в зале они почти единственные слушатели, если не считать музыкантов, тех, которые в эту минуту не играли, а сидели в первых рядах и слушали. Главный зал мог вместить несколько тысяч человек, но, к счастью, концерт давали не в нем, а в небольшом боковом зале на несколько сотен мест, с маленькой сценой в греческом стиле и превосходной акустикой.

Духовой ансамбль, чуть превосходивший численно сидящих в зале, сыграл «Аппассионату» до конца; такого прекрасного духового исполнения Варам еще не слышал; музыка взволновала его. Переложение в ветры сделало эту сонату новым произведением, как аранжировка Равеля сделала совершенно новыми «Картинки с выставки» Мусоргского.

Когда музыка смолкла, на сцену поднялись два пианиста и на двух больших роялях, прижавшихся друг к другу, как два спящих кота, сыграли переложение Grosse Fugue самого Бетховена. Им пришлось выступать в роли ударников, просто колотить по клавишам. Явстенно как никогда Варам осознал сложное плетение большой фуги, ее безумную энергию, маниакальную имитацию сломанных часов. Резкие удары по клавишам придавали произведению большую ясность и страстность, чем могли бы достичь лучшие в мире скрипки. Замечательно!

Затем они ознакомились с движением в другую сторону. Один композитор переложил Hammerklavier для струнного квартета. Здесь, хотя играли четыре инструмента вместо одного, тоже была сделана попытка передать напряжение Hammerklavier’a. Соната, распределенная между двумя скрипками, альтом и виолончелью, звучала великолепно: величественный гнев первой части, изящная до боли красота медленной части, одной из лучших у Бетховена, и финал, снова большая фуга. Для Варама это звучало как один из поздних квартетов — новый поздний квартет, ей-ей! Невероятно волнует. Варам оглянулся на публику и увидел, что исполнители на духовых инструментах и пианисты вскочили и стоят, раскачиваясь, подпрыгивая, подняв лица и закрыв глаза, как на молитве; иногда они судорожно махали перед собой руками, словно дирижировали или танцевали. Свон тоже танцевала стоя, охваченная восторгом. Варам был доволен: он остался один в пространстве Бетховена, в великом пространстве. Его шокировало бы, если бы кто-нибудь вторгся туда; Свон тогда нарушила бы границы его зоны сопереживания.

Затем музыканты объявили, что хотят на бис провести эксперимент. Они раздвинули подальше два рояля, и между ними уселся струнный квартет, в кружок, лицами внутрь; затем они повторили две большие фуги, играя одновременно. Произведения накладывались одно на другое, усиливая когнитивное смятение; одновременное звучание адажио напоминало глаз бури, раскрывая структурное сходство двух чудовищ. Когда вернулись к большим фугам, шесть инструментов погрузились в собственные миры, яростно, с мессианским гневом исполняя шесть различных мелодий. И каким-то образом закончили вместе и в лад. Варам не совсем понимал, как это возможно, но они доиграли разом, закончив громким всплеском звуков; слушатели, вскочив, могли только рукоплескать, восторженно кричать и свистеть.

— Замечательно, — сказал Варам. — Просто удивительно.

Свон покачала головой.

— Слишком яростный финал, но мне понравилось.

Они остались поздравить исполнителей и приняли участие в обсуждении: музыкантам было интересно, как воспринимают их исполнение в целом и со стороны; по их заверениям, они могли сосредоточиться только на собственной партии. Кто-то проиграл запись выступления, и Варам и Свон слушали вместе со всеми, пока музыканты не начали останавливать запись и обсуждать подробности.

— Пора возвращаться в Терминатор, — сказала Свон.

— Хорошо. Большое спасибо за чудесный вечер.

— Я рада. Слушай, хочешь, пойдем обратно по городским рельсам? Приятно будет пройтись после такого бурного концерта. Здесь есть скафандры, которые можно использовать, чтобы прогуляться.

— А… мы успеем?

— О да. Придем на платформу задолго до города. Я уже делала так.

Должно быть, она не заметила, как неуверенно он чувствует себя на поверхности Меркурия. Пришлось согласиться. Хотя все прочие слушатели и музыканты решили возвращаться поездом. В котором, несомненно, продолжат увлекательное обсуждение концерта, перестановок в произведениях Бетховена и так далее.

Они выбрали другое. Прогулка по обожженной планете. Когда герметичность скафандров была подтверждена, они вышли через шлюз и направились обратно на север, к рельсам Терминатора.

Поверхность кратера Бетховена была ровной, что на Меркурии редкость. Маленький Белло[38]располагался за горизонтом на востоке. Варам нервничал. Их фонари высвечивали длинные эллипсы черной пустыни. Пыль, поднятая сапогами, медленно оседала на пропеченную землю позади. Отпечатки их ног останутся на миллиарды лет — но они шли по таким же отпечаткам, оставленным раньше. По обе стороны от пыльной тропы шишковатые зернистые скалы ловили лучи фонарей и отражали их алмазными светлыми точками, похожими на изморозь, хотя на самом деле это, наверное, были грани крошечных кристаллов. Миновали скалу с нарисованным кокопелли[39]; божество изображалось не играющим на флейте, а глядящим в телескоп, причем инструмент был направлен на восток. Какое-то время Варам негромко насвистывал тему из Grasse Fugue.

— Ты умеешь свистеть? — удивленно спросила Свон.

— Да вроде бы.

— Я тоже!

Варам, который никогда не думал о себе как о человеке, способном свистеть для других, не стал развивать тему.

Они преодолели небольшой подъем и увидели впереди рельсы Терминатора. Города еще не было видно; по-видимому, он пока оставался за восточным горизонтом. Ближайший рельс скрывал от глаз остальные. Рельс, изготовленный из особой закаленной стали, как слышал Варам, в звездном свете блестел тусклым серебром. Нижняя сторона рельса была поднята на несколько метров над поверхностью, примерно через каждые пятьдесят метров располагались поддерживающие опоры. На северо-западе от Варама и Свон к рельсам примыкала посадочная платформа; Варам обрадовался, увидев ее. Там уже стоял поезд, который привез участников концерта.