– Нет, этого я не знал.

Лина улыбнулась ему светлой улыбкой.

– Да. Я даже волнуюсь немного. Но в основном от нетерпения. Ведь я могу увидеться с ним уже очень скоро.

Фрэнсис почувствовал, как в душу к нему снова закрадывается страх. Страх и стыд. Господи, прости ему, но он совершенно не хочет, чтобы Лина узнала, кто ее отец.

– Все это очень хорошо, – после паузы весело сказал он. – Но все-таки, как насчет того, чтобы съесть пиццу?

– Вы хотите угостить пиццей ребенка врача-кардиолога?! Он рассмеялся и сразу же почувствовал себя гораздо лучше, как будто на мгновение все в мире сделалось прекрасным, таким, что лучше не бывает.

– Если ты маме ничего не расскажешь, то и я буду держать язык за зубами.

Прошло немало времени после того, как Мадлен оставила Энджела одного в палате. Немало времени с тех пор, как медицинские сестры подсоединили его к разным контролирующим системам. Уже и Хильда закончила инструктировать его о том, как следует вести себя теперь в ожидании операции, и вышла из палаты. Он остался один, но все-таки не мог уснуть. Он попросил еще снотворного, однако ему в этом было отказано. Теперь он лежал на кровати, тупо глядя в потолок.

Меньше всего Энджелу сейчас хотелось предаваться размышлениям. Однако он был не в силах отогнать прочь возникающие в мозгу яркие картины.

...Фрэнсис и Мадлен занимаются любовью на широкой супружеской постели... Рядом, за соседней дверью, посапывают двенадцать детишек... Уютная, теплая спальня в большом доме со множеством комнат...

Он закрыл глаза, в глубине души зная, что ошибается. В памяти с удивительной четкостью и яркостью вставали лица, события...

Был солнечный летний день, а Энджел был вынужден лежать на больничной койке. Фрэнсис сидел рядом, разговаривая с братом. Энджелу было тогда семнадцать лет. Он чувствовал в себе злость, злость настолько сильную, что не мог даже слушать, что ему говорит Фрэнсис. Он сердился на самого себя за то, что заболел, сердился на бестолкового врача, заявившего, что ему, Энджелу, видите ли, нужно серьезно изменить свой образ жизни. Что он, мол, запросто может умереть, если не будет следить за своим здоровьем. Энджел не представлял себе, что значит миокардит – но, впрочем, ему было на это наплевать. Он лишь знал, что чувствует себя вполне хорошо и что глупо ему, здоровому парню, валяться в больнице. Он вовсе не желал лежать в кровати, тем более что мать сразу, без обиняков, сказала Энджелу, что платить за больничную койку им не по силам.

Впереди было только что начавшееся лето, долгое и скучное, и диагноз – вирусное заболевание, сопровождаемое поражением сердечной функции, – не вселял в Энджела оптимизма. Идиоты доктора без конца повторяли ему, что если он не будет предельно осторожен, если не бросит пить и курить, то вполне может умереть. Однако сам Энджел чувствовал себя на удивление здоровым. С его сердцем, как ему казалось, все было в порядке.

Дверь в палату открылась, но Энджел даже не шевельнулся. Он был так поглощен жалостью к самому себе, что ни о чем другом не мог и думать. И тут Энджел услышал восхищенный шепот Фрэнсиса: – Вот это да!..

В первое мгновение Энджел не понял, о чем это он. Затем, повернув голову, Энджел увидел ее. Это была очень худенькая девушка в форме добровольной медсестры. Она стояла в дверях палаты и широко раскрытыми глазами смотрела на Энджела, слегка покусывая свою полноватую нижнюю губку. У нее была бледная кожа цвета слоновой кости и такие темные брови, что казалось, она их нарисовала. К груди у нее была прижата кипа журналов «Хартбит» и «Тайгербит».

Энджел тогда еще подумал, что она очень даже хорошенькая, похожа на ученицу частной школы. Тут он обратил внимание на выражение глаз смотревшего на нее Фрэнсиса и внезапно почувствовал, что девушка не на шутку нравится брату. Это, пожалуй, была первая девушка, на которую Фрэнсис взглянул дважды.

– Боже мой... – вновь прошептал Фрэнсис. Энджел не успел даже подумать, что сделает в следующий момент: он повернул голову и одарил девушку самой своей обаятельной улыбкой, какой обычно пользовался, желая понравиться девчонке в своем нищем районе. Он знал, что нравится им, – загорелый, черноволосый, смесь итальянца и ирландца, молодой парень с независимым и нахальным взглядом.

Девушка также улыбнулась ему в ответ: сначала осторожно и не очень уверенно, затем, правда, более открыто и доверчиво. Улыбка преобразила ее: внешние уголки глаз чуточку приподнялись, и лицо ее сразу сделалось каким-то экзотическим, немного похожим на цыганское. Светло-каштановые волосы красиво переливались в свете лампы.

– Я совсем не против, если вы составите мне компанию, – сказал Энджел.

Глаза девушки удивленно расширились, .и он впервые обратил внимание на то, что они серебристо-зеленого цвета.

– Вот как, не против?

Фрэнсис вздохнул. Это был глубокий, безнадежный вздох, означавший, что Фрэнсис признал очередное свое поражение. Он отъехал от кровати вместе со стулом и поднялся: высокий сутулый парень с копной светлых волос. Он смотрел на девушку глазами преданной собаки, взглядом умоляя ее хоть взглянуть в его сторону.

Энджел почувствовал легкое сожаление, однако уже было поздно что-либо исправлять – да, в общем, и не хотелось. Едва ли не впервые в своей жизни Энджел сумел заполучить что-то такое, чего очень хотелось брату. Это доставило Энджелу особенное удовлетворение.

Девушка – позднее он узнал, что ее звали Мадлен Хиллиард, – проводила взглядом выходившего из палаты Фрэнсиса, одарив его напоследок улыбкой и прошептав «до свидания». Больше на Фрэнсиса она не глядела: ни в тот день, ни в те волшебные месяцы, которые последовали затем. Месяцы, которые перевернули их жизни.

Поначалу Энджел хотел быть с Мадлен только потому, что с ней хотел быть Фрэнсис. Такое начало их отношений отчасти и привело к столь тяжелой и болезненной развязке.

Совершенно естественным образом Энджел влюбился в Мадлен. Он полюбил ее душой и телом, наверное, впервые в жизни полюбил кого-то еще, кроме себя. В то лето спокойная, лишенная притворства девушка с удивительными глазами сделалась для Энджела самым главным, что было в мире. Она сумела разглядеть в нем что-то такое, чего никто прежде не видел. Она поверила в него. А когда он держал ее в своих объятиях, он и сам начинал верить в себя.

Потом Энджел бросил ее, но ему так никогда и не удалось стереть из памяти ее образ. В этом и заключалась его трагедия: он покинул ее, разбил ей сердце – и все это ради чего? Ради того, чтобы всю остальную жизнь мотаться от грязной барной стойки в грязный номер какого-нибудь отеля? Чтобы раз за разом повторять одни и те же истории, глядя в восторженные, ярко накрашенные женские глаза? Чтобы снова и снова в разных местах и в разное время целовать множество женских губ, нашептывая одни и те же лживые слова? Но это были не те глаза, губы и лица, и слова были совсем не те.

И вот он опять лежит на больничной койке.