Так сама история должна подсказать нам, что только человек с сильной волей и властью может спасти ее. Но пугают нас возможностью прихода к власти Сталина лукаво. Сталин – порождение той эпохи, кровавой, беспощадной, жестокой. В наше время действуют способы совсем другие – не чудовищная мясорубка, а бескровное уничтожение, не жизни только, но самой души человека, а значит, что и так называемая «сильная рука» будет уже совсем другой личностью, с современными ей существующими методами, как в гомеопатии – подобное лечат подобным. Важна здесь не физическая сила и жестокость, а сильная воля, любовь к Родине и единственная цель – освобождение и возрождение ее.

Предлагаю опять вчитаться в слова святого патриарха Тихона: «Все чаще и чаще раздаются голоса благомыслящих людей, что только чудо может спасти Россию. Верно слово и всякого приятия достойно, что силен Бог спасти погибающую Родину нашу. Но достойны ли мы этой милости Божией – того, чтобы над нами было сотворено чудо?». Даже если и окажемся достойными, должны быть готовы принять того врача, что пошлет Господь. Иначе рискуем не узнать дня посещения своего.

Что дальше? А дальше – не останется от нас камня на камне…

В дополнение хочу привести еще одно свидетельство. Ценно оно тем, что это – дневник писателя Ивана Бунина, очевидца тех страшных событий, который он вел в 1918–1919 гг.:

«Приехал Д. – бежал из Симферополя. Там, говорит, «неописуемый ужас», солдаты и рабочие «ходят прямо по колено в крови». Какого-то старика полковника живьем зажарили в паровозной топке».

«Газеты с белыми колоннами – цензура».

Из разговора двух солдат: «Мы все равно властью не пользуемся. Везде одни рогатые».

«В четыре часа в Художественном Кружке собрание журналистов – «выработка протеста против большевистской цензуры». Опять стали выходить «буржуазные газеты» – с большими пустыми местами».

«У П. Были полотеры… Спрашиваем:

– Ну, что скажете, господа хорошенькие?

– А Бог знает… напустили из тюрем преступников, вот они нами и управляют, а их надо не выпускать, а давно надо было из поганого ружья расстрелять. Царя ссадили, а при нем подобного не было…».

«Наш телефон оказывается занят – и «Власть Народа» неожиданно подслушивает чей-то разговор с Кремлем:

– У меня пятнадцать офицеров и адъютант Каледина. Что делать?

– Немедленно расстрелять».

Римляне ставили на лица своих каторжников клейма… На эти лица ничего не надо ставить – и без всякого клейма видно».

«Грузинскому рассказывал в трамвае солдат: «Хожу без работы, пошел в совет депутатов просить места. Мест, говорят, нету, а вот тебе два ордера на право обыска, можешь отлично поживиться. Я их послал куда подале, я честный человек…».

О взятии немцами Харькова, газетчик: «Слава Тебе, Господи. Лучше черти, чем Ленин».

«В городе говорят: они решили перерезать всех поголовно, всех до семилетнего возраста, чтобы потом ни одна душа не помнила нашего времени».

«Как злобно, неохотно отворял нам дверь швейцар! Поголовно у всех лютое отвращение ко всякому труду».

«Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то… жили, которую мы не оценили, не понимали, – всю эту мощь, сложность, богатство, счастье…».

«Тогда же появился впервые и «министр труда» – и тогда же вся Россия бросила работать… Да и сатана Каиновой злобы, кровожадности и самого дикого самоуправства дохнул на Россию именно в те дни, когда были провозглашены братство, равенство и свобода».

«Теперь даже на Большой Фонтан проехать – и то безумная мечта: и нельзя без разрешения, и убить могут, как собаку».

«Какая у всех свирепая жажда их (большевиков) погибели! Нет той самой страшной библейской казни, которой мы не желали бы им. Если б в город ворвался хоть сам дьявол и буквально по горло ходил в их крови, половина Одессы рыдала бы от восторга».

«…на углу стоит старуха и… плачет так горько, что я… начинаю утешать… спрашиваю: «Родня, верно, покойник-то?»… с трудом выговаривает: «Нет… Чужой… Завидую…».

«И на полпути извозчик неожиданно сказал мне то, что тогда говорили уже многие мужики с бородами: «Теперь народ, как скотина без пастуха, все перегадит и самого себя погубит».

«И все время страх, что кто-нибудь остановит, даст по физиономии или облапит».

«Вообще, очень страшно по улицам ходить».

«Но в том-то и сатанинская сила их, что они сумели перешагнуть все пределы, все границы дозволенного…».

«Да, конечно, это что-то нечеловеческое. Люди недаром тысячи лет верят в дьявола…».

В Харькове «принятые чрезвычайные меры»… сводятся к одному – к расстрелу «на месте».

«Говорят, матросы, присланные к нам из Петербурга… Пьяные врываются к заключенным в чрезвычайке без приказов начальства и убивают кого попало. Недавно кинулись убивать какую-то женщину с ребенком. Она молила, чтобы ее пощадили ради ребенка, но матросы крикнули: «Не беспокойся, дадим и ему маслинку!» – и застрелили его. Для потехи выгоняют заключенных во двор и заставляют бегать, а сами стреляют, нарочно делая промахи».

«Неистовым криком о помощи полны десятки миллионов русских душ. Ужели не вмешаются в эти наши «внутренние дела», не ворвутся наконец в наш несчастный дом, где бешеная горилла уже буквально захлебывается кровью?»

Иван Бунин. «Окаянные дни». Каково название! – Дневник 1918–1919 гг.

И. И. Жежерун Сетевой журнал «Православное Христианство», 2005 г.

8 сентября 1950 г.

Секретно

Совет докладывает о некоторых новых и, по мнению Совета, вполне закономерных явлениях, отмечаемых за последние два-три года в жизни Русской православной церкви.

По данным большинства уполномоченных Совета как в городе, так и в деревне наблюдается ослабление интереса к церкви и снижение ее влияния на верующих.

Эти явления прежде всего объясняются тем, что тот религиозный подъем, который по ряду причин, в том числе и по психологическим причинам, был в годы Отечественной войны, стал с 1947 года спадать, и год от году заметнее. Кроме того, это явилось прямым следствием улучшения материального благополучия трудящихся, укрепления положения и трудовой дисциплины в колхозах, коллективизации в западных областях УССР и БССР, известного подъема идеологической и культурно-просветительной работы, а также тех мероприятий, которые проводил Совет в 1948–1950 гг. – через церковный центр по ликвидации нежелательных форм воздействия церкви на население и через своих уполномоченных – по известному ограничению деятельности церкви.